Tag Archives: рак

From friends to enemies

Интересная парочка, конечно, но… “Не все так однозначно”! Мы ведь согласимся, что было бы бессмысленно пытаться найти правых и виноватых в супружеской паре. Слишком там много нюансов придется учитывать. У любой пары – что академиков, что артистов, что приемщиков затоваренной бочкотары. Здесь же мы имеем двух парней, которые своим искусством и талантом завораживали миллионы людей и продолжают это делать до сих пор. То есть, не простые граждане, а знаменитости.

Я не Артемий Т-й и не Сева Н-й, и уж тем более никакой ни современный музыкальный критик, поэтому не претендую на истину в последней инстанции, но, по-моему,  именно эти чуваки  в первую очередь отвечают за феноменальный успех ПФ (вместе с Риком и Ником, разумеется). Роджер замышлял и писал правильные для своего времени тексты, которые будоражили слушателей, а Дейвид сочинял классные аккорды и соло для гитары, от которых до сих пор голова кругом идет дыже без всякой дури. А уж если под бокал холодного ируканского – тем более! (теплое эстерское тоже сойдет).

Я считаю, что при всей правильности многих взглядов Роджера и тогда и сегодня, он стал играть реакционную роль своими высказываниями по поводу сегодняшнего миропорядка. То ли он недолго думал (сомневаюсь, он не такой), то ли продолжает двигать образ “сенсациолиста/скандалиста”, который всегда был лучшей бесплатной рекламой.

Никаким врагом с Дейвидом (который, кстати, не любит когда его сокращают до “Дейв”, как и многие другие англичане – знаю из личного опыта) он не является, что бы вам не говорили. Они просто разные люди. По взглядам, по характеру, по всем параметрам. А в чем-то, наоборот, очень схожие. Роджер часто поет про несправедливость, засилие буржуев, монополий и т.д. Взять хотя бы его песню “It’s a Miracle” – феноменальное произведение по степени сарказма и черного юмора в каждой строке.

А Дейвид Гилмор не на словах, а на деле демонстрирует, что он за человек. Взять хотя бы тот случай, когда он продал свой замок за 5, кажется, миллионов фунтов и все вырученные деньги отдал на благотворительные цели.

Новое поколение не поймет меня, рожденного в СССР, не спавшего 2 июля 2005 года, чтобы допотопными средствами, доступными в то время пользователю интернетом увидеть и записать главное выступление концерта Live 8 – Pink Floyd в полном составе! Они вышли на сцену все вместе первый (и последний) раз за 24 года! Вместе с миллионами других поклонников ПФ я почти терял сознание от счастья! Сейчас весь концерт у меня есть на DVD, могу смотреть когда захочу. Смотрю и каждый раз плачу, когда они обнимаются в финале…

Share

Just another sad old man

После этого, когда-то любимый мною, а теперь не очень – Роджер Уотерс пел “All alone and dying of cancer”.  И мне, поскольку очень многое перекликалось с моими собственными ощущениями и обстоятельствами, так нравилось себя жалеть под эту музыку. Знатоки пинк-флойда знают, а если кому интересно – это из их самого крутого, на мой взгляд альбома Animals.

Я не верю, что можно что-то вразумительно написать “на коленке”.  Вот сейчас, например, у меня идеальные условия – одиночество, тишина и пр., но стол скрипит, стул неудобный и я подумываю, а может, вообще отложить?.. Но графоманство дело такое… Стул был в общем-то ничего, просто его нужно было слегка передвинуть, чтобы твоя голова не стукалась о гранитную столешницу, когда тебе хочется откинуться.

Итак, Сочельник был по полной программе, как и ожидалось (хотя, направляясь в Сиэтл, я ни с кем, кроме дочери Марии (или Минервы, прости господи, according to her latest whim) видеться из родственников не собирался. Все было как и 20 лет назад. Очень понимаю людей, которые не ходят на встречи однокурсников (-классников) больше одного раза! Вот несколько снимков оттуда:
Джо может говорить на любую тему!
Наташа, Лора, Маша у знаменитого камина
Камин, где решилась судьба нескольких поколений
Животное, которое повлияло на судьбы главных людей в моей жизни
У мамы с дочкой нет секретов…
Наташа красотка. Была и будет.
По дороге в Сиэтл мы попали в полосу снегопада. Мария, как самая трезвая, сидевшая за рулем, даже не отреагировала на это и вела машину как надо.
White Christmas по-нашему…
На следующий день мне привезли машину, чтоб я чувствовал себя как дома, и много вкусных глупостей в рождественском чулке от Санты. Поскольку 25 декабря ВСЕ МАГАЗИНЫ И ЗАВЕДЕНИЯ в США закрыты, я довольствовался тем, что нашел в чулке от Санты.

А на утро следующего дня я обалдел (хотя прогноз о четырех дюймах снега читал еще будучи во Флориде).

Я догадывался, что далеко не уеду, но хотел убедиться в этом…


Даже не доехав до 15-й Авеню, я развернулся и поехал домой…вверх по 140-й…


Пока не забыл, я забыл, что живя в Сиэтле, чаще всего слушал “иноагента” – 100.3 The Q!, канадская станция из Виктории – рекомендую всем, кто любит мои музыкальные вкусы (Ник.М.?).


короче, это был полный пиzdeц (на древнегреческом).
В конце концов я доехал до места стоянки и понял, что во Флориде жить проще.
2021 december
Слишком холодно, чтобы пойти посмотреть, какая там резина у Фокуса… но явно не шипованная. 😉
А вообще-то этот пост был не об этом, я хотел сказать, что даже если ты дотянул до 75 лет, не обольщайся – ты все равно никому не нужный дед (бабка). Твои дети/внуки заняты своей, подчас нелегкой жизнью и всяческими проблемами/заботами, где ты занимаешь не главную строчку в календаре их жизни… Винить их в этом нельзя – это естественно. Кроме тех общин, к которым мы не принадлежим – мусульман, кавказских народностей, например.
Мой любимый кузен Леха из Питера заботится о матери, привозит ей продукты, каждый божий день звонит ей, чтоб узнать о том, как ее дела, но на мой вопрос, почему у нее в квартире 16 градусов, ничего ответить не мог.
Тетка во время вчерашнего разговора пожаловалась, что в трех шерстяных носках ей холодно. Я перезвонил ее сыну и он сказал, что у нее где-то, наверное, есть нагреватель, но точно он не помнит…
Сейчас в Питере не блокада и не война, но люди настолько погрязли в своих проблемах, что даже 94-летней бабушке не могут обеспечить нормальное существование. Это БЛЯДСТВО, у которого есть много родителей. Один из них сегодняшний “генсек”, начинавший грабить Россию, кстати, там же – в Питере. Кто не в курсе, почитайте
Я поехал в Сиэтл на праздники тоже за “домашним уютом и семейным теплом”. А оказалось, что и жить мне негде (квартирка, о которой я думал, оказалась слишком крохотная), и времени на общение со мной у Машки практически нет, т.к. она должна массу зачетов сдать как раз до 4 января, а, кроме того она еще и работает.
Короче, и жить мне нашли где (у брата Кима в пристройке) и машиной меня обеспечили, но ощущение, что я никому на йух тут не пригодился, почему-то засело в головке и не покидает меня.
Может, несмотря на все противоречия мне нужно смириться и доживать свой век с красоткой Натальей? Она хоть борщ и жареную картошку вкусно готовить умеет, и на моем джипе ездить научилась…

Share

самый лучший голос

Ничего лучше, чем голос ЛЮБИМЫХ людей не бывает. Проверено на практике сегодня утром:
– ребенок – Вовка (застал его в зоопарке, был занят детьми типа Катька, etc.)
– тетя Таня (сестра мамы)
– Лешик (любимый и неповторимый кузен, сын тети Тани, любимой тетки) – думал часто, что Леха мой РОДНОЙ брат, а не Серега…

Это правда, когда я сгину, хочу, чтоб голоса этих людей (и Машки), звенели вместе с этими:

Если нет, не забудьте, прах мой нужно развеять над проливом Хуан-Де-Фук – (это забота дочки Машки, она знает точное место).

Share

дети

Зачем они нахуй нужны?

тебе стукнуло 70 (лет), прошло три дня, тебя поздравили все  френды кому не лень (фейсбучные и скайповые) – даже бывшая жена (последняя) поздравила (Thank you Sharon), но те, в кого ты влил свою душу (сперму), на тебя положили (Вова и Маша). “Абидна, Зин…”

  Высоцкий Владимир Послушать (исп. Владимир Высоцкий видеофотоклип)
Посмотреть (исп. Владимир Высоцкий)
 

Диалог у телевизора

Исполняет Владимир Высоцкий
Исполняет Яромир Ногавица на чешском языке
Владимир Высоцкий — Документальная кинохроника (1975г.)
                  Владимир Высоцкий

- Ой, Вань! Смотри, какие клоуны!
Рот - хоть завязочки пришей!
А до чего ж, Вань, размалеваны.
И голос, как у алкашей.
А тот похож, нет, правда, вань,
На шурина - такая ж пьянь!
Нет, нет, ты глянь, нет, нет,
Ты глянь, я вправду, Вань!

   - Послушай, Зин, не трогай шурина!
   Какой ни есть, а он - родня!
   Сама намазана, прокурена...
   Гляди, дождешься у меня!
   А чем болтать, взяла бы, Зин,
   В антракт сгоняла в магазин.
   Что? Не пойдешь? Ну, я один.
   Подвинься, Зин!

- Ой, Вань. Гляди какие карлики!
В джерси одеты, не в шевиот.
На нашей пятой швейной фабрике
Такое вряд ли кто пошьет.
А у тебя, ей-Богу, Вань,
Ну все друзья - такая рвань!
И пьют всегда в такую рань такую дрянь!

   - Мои друзья, хоть не в болонии,
   Зато не тащат из семьи.
   А гадость пьют из экономии,
   Хоть поутру, да на свои.
   А у тебя самой-то, Зин,
   Приятель был с завода шин,
   Так тот вобще хлебал бензин.
   Ты вспомни, Зин!

- Ой, Вань, гляди-кось, попугайчики.
Нет, я ей-Богу закричу!
А это кто в короткой маечке?
Я, Вань, такую же хочу.
В конце квартала, правда, Вань,
Ты мне такую же сваргань...
Ну, что "Отстань"? Опять "Отстань"?
Обидно, Вань!

   - Уж ты бы лучше помолчала бы:
   Накрылась премия в квартал.
   Кто мне писал на службу жалобы?
   Не ты? Да я же их читал.
   К тому же эту майку, Зин,
   Тебе напяль - позор один.
   Тебе шитья пойдет аршин.
   Где деньги, Зин?

- Ой, Вань, умру от акробатика.
Гляди, как вертится, нахал.
Завцеха наш, товарищ Савтюхов,
Недавно в клубе так скакал...
А ты придешь домой, Иван,
Поешь - и сразу на диван.
Иль вон кричишь, когда не пьян.
Ты что, Иван?

   - Ты, Зин, на грубость нарываешься,
   Все, Зин, обидеть норовишь.
   Тут за день так накувыркаешься,
   Придешь домой - там ты сидишь...
   Ну, и меня, конечно, Зин,
   Сейчас же тянет в магазин
   А там друзья. Ведь я же, Зин,
   Не пью один.

   Ого, однако же, гимнасточка.
   Ой, что творит, хотя в летах.
   У нас в кафе молочном "Ласточка"
   Официантка может так.
   А у тебя подруги, Зин,
   Все вяжут шапочки для зим.
   От ихних скучных образин
   Дуреешь, Зин.

Как, Вань? А Лилька Федосеева,
Кассирша из ЦПКО
Ты к ней все лез на новоселье...
Она так очень ничего
А чем ругаться, лучше, Вань,
Поедем в отпуск в Еревань.
Ну, что "Отстань"? Всегда "Отстань".
Обидно, Вань!

 

 

 

Бард Топ elcom-tele.com      Анализ сайта

 

Share

Остеонекроз

Пока я радовался буйству осенних красок на севере страны и в ближайшем зарубежье, мой верхний синус-лифтинг пошел под откос.
Хорошо, что я показался своему профессору д-ру Марксу, который мгновенно определил наличие инфекции и на следующий же день вызвал меня на операцию. Поскольку задача была проста: вычистить омертвевший участок кости и зашить дырку, меня даже не стали класть на больничную койку. Попросили только, чтоб я сам за руль не садился после наркоза (даже на фотографии видно, что я действительно под кайфом). Теперь десять дней попью пеницилин, который, кстати, в популярном флоридском супермаркете Publix стоит $0.00, и все устаканится.

IMG_7905b
Publix stores give away certain types of penicillin.

Правда, немного проблематичной может стать установка шурупов для верхних имплантов. По ходу сегодняшней чистки хирург удалил ок. 50% той кости, что два месяца назад нарастил.
🙁
остеонекроз и персональный водитель
Так Мария стала моим персональным шофером. А я в который раз подумал, до чего же я везучий чел. В таблицах грустной статистики неординарных болезней типа рак, остеонекроз и т.п., я неизменно пролезаю в “правильные клетки”…

Knock-тьфу-knock! Хотя, нужен ли этот суеверный суппорт, если на твоего хирурга ссылаются в Википедии (в списке использованной литературы No. 19 – Marx RE; Sawatari Y; Fortin M; Broumand V (November 2005). “Bisphosphonate-induced exposed bone (osteonecrosis/osteopetrosis) of the jaws: risk factors, recognition, prevention, and treatment”. J. Oral Maxillofac. Surg. 63 (11): 1567–75. doi:10.1016/j.joms.2005.07.010. PMID 16243172.; Sawatari Y; Fortin M; Broumand V (November 2005). “Bisphosphonate-induced exposed bone (osteonecrosis/osteopetrosis) of the jaws: risk factors, recognition, prevention, and treatment”. J. Oral Maxillofac. Surg. 63 (11): 1567–75. doi:10.1016/j.joms.2005.07.010. PMID 16243172.)

credit_scoreЕще одна хорошая новость из мира персональных финансов: мой кредитный рейтинг по-прежнему намного выше среднего – 740. Было бы здорово, если б этот жидобандеровский пируэт означал не коэффициент возможностей, а сумму в долларах (или евро). 74 миллиона или хотя бы 740 тыс. Почему-то самой реальной цифрой мне представляется 7,4 миллиона. Вот тогда бы мы сплясали от души. 😉

Ну, и совсем уже не новость про углеводородные радости и черные драгметаллы. Бензин во Флориде продолжает неуклонно дешеветь. Сегодня заправили машкин “фокус” в Costco по цене 2,84 за галлон. Интересно, что там, где я был две недели назад, в городе Чаттануга, штат Теннесси, его продают за 2,59.
Везет волюнтаристам. И природа там, кстати, очаровательная! А я как-то не заметил этого, воспевая двадцать лет красоты своего дикого запада, особенно beautiful Northwest…

Tennessee

Даже на стоянке для отдыха автомобилистов и дальнобойщиков, все было готово к главному детскому празднику страны!

Halloween on the road

Кроме того, что это город с самым дешевым бензином, это еще и город, где я искал в Макдональдсе (бесплатный вай-фай) дилера Джип-Крайслер для диагностики своего автомобиля. После того, как он заорал, что нужно проверить двигатель…
В городе такой был, но нужно было ехать на север километров восемь, а меня рвало на родину – юг. Поэтому плата за диагностику ушла в карман их конкурентов из Джорджии, расположенных в двадцати минутах езды точно по курсу моего вектора движения.

Share

Аркадий Бабченко

Аркадий предельно точно выразил мои мысли!

Я думаю, мы сейчас наблюдаем становление самой страшной для России войны за двадцатый и двадцать первый век. Не в смысле количества погибших, а в смысле того, что происходит сейчас с обществом.

Еще ни одна нация ни за одну войну не додумалась до того, что можно за деньги отказываться от имен своих павших мужей. Что можно за компенсацию или квартиру снять имя своего мужа с его могилы. Что можно отказаться от имени павшего отца своих детей. Что можно выдавать погибшего за живого. Что можно соглашаться с тем, что их несуществующие вроде как тела будут закопаны в безымянных могилах в несуществующей вроде как войне в несуществующей вроде как стране.

Как можно быть десантником, каждый день проходить по плацу мимо плакатов “честь, отвага, доблесть”, а потом подчиниться мелкому ополоумевшему гэбисту и по его приказу пойди умирать, ДОБРОВОЛЬНО отказавшись от своего имени, стерев воспоминания о себе из окружающей жизни – я не понимаю этого.

В Чечне мы делали смертники из стальных ложек, потому что если будешь гореть в бэтэре, то штатный аллюминиевый смертный медальон плавится – и это было главным посылом той войны: быть опознанным. Иметь возможность быть похороненным. Иметь право хотя бы на свое имя, если уж на жизнь не получилось. И наши командиры нам только помогали в этом.

Посыл же этой войны – быть неопознанным. Умереть без собственного имени.
Я не понимаю, как можно скупать своих погибших граждан, тобою же и посланных на войну.

Я не понимаю, как можно продать своего погибшего мужа, сына, брата за компенсацию.

Я не понимаю этого. Это реально страшно.

Я говорю, что это будет последняя война для России не потому, что ей не хватит сил или экономики.

Это будет последняя война для России, потому что процесс распада этноса уже практически завершен. Моральная деградация нации уже практически состоялась. И эта война только добьет её.

Да и нет уже больше никакой нации. Нет никаких общностей, которые могли бы сказать о каждом своем члене – “мы”.

Эта территория населена отдельными группками и сообществами агрессивных озлобленных людей, случайно соединенных друг с другом внешними обстоятельствами, ненавидящих всех прочих, кто не входит в их стаю – и никакой нации здесь уже не существует.

Я думаю, когда потомки будут изучать это время, в которое мы сейчас с вами живем, они не смогут описать его.

Потому что, чтобы понимать, что такое “путинизм”, в нем надо жить.
Даже наши ближайшие соседи этого не понимают. Украинцы мне пишут – “Россия, просыпайся”. Да мы не спим, блин…

Когда человека сами же пытаются убить за то, чтобы не мешал им сдыхать безымянными пронумерованными трупами на необъявленной войне с замалеванными краской бортовыми номерами и снятыми погонами под табличкой с номерком… Я не знаю, что дальше еще нужно говорить.

Каждый раз, когда я в сводках встречаю имена своих знакомых, я каждый раз удивляюсь – ну вот с ним-то точно ничего не могло было произойти.
Шлоссберг теперь, значит. Его, значит, теперь очередь.

Share

Travels with a translator

(Статья восстановлена после сбоя сервера, на котором хранились фотографии).
Давно хотел поездить по американским дорогам с кем-нибудь из родственных душ. Наконец удалось это осуществить, но получилось все совсем не так, как я представлял себе это…

IMG_1690a

В количественном отношении все было нормально: за месяц мы проехали через всю страну и в джипе, на котором мы ездили, дважды меняли масло (после каждых 3000 миль).  До возвращения домой масло нужно будет поменять еще раз. Поскольку я сейчас в Далласе, до Сиэтла осталось больше 2000 тысяч миль даже если ехать по самому короткому маршруту. А насчет него нужно еще уточнить, открыты ли горные перевалы в Колорадо и Юте. А то придется ехать по фривеям, а это добавит еще несколько сот миль.

MY TRUE LOVE: endless road!
MY TRUE LOVE: endless road!

Что касается качества нашего путешествия, и вообще визита моего друга в Америку, можно сказать, что визит почти провалился. Из старых друзей, служивших военными переводчиками (army linguist) на окраине советской империи – г. Фрунзе, мы чуть ли не стали врагами. Так, по крайней мере, временами ощущал себя я. Володя тоже не скрывал, что считает мое поведение и отношение к нему недопустимым, но чувствует себя заложником, поскольку без меня не может ступить ни шагу. Если бы мог, он бы давно прервал свой визит и уехал домой. Визит его, кстати, и был сокращен, изменен (несколько раз), но об этом позже.  Уверен, что он рано или поздно напишет книгу, ради которой он и приезжал, и мы узнаем его точку зрения на проблемы наших взаимоотношений. Я же просто попытаюсь рассказать о нашей поездке, о своих взглядах на жизнь в целом и поделиться с читателями чудесными иллюстрациями. Кстати, многие из путевых фотографий делал именно он – на ходу прямо через стекло.

Володины проблемы начались прямо в аэропорту, его сразу “вычислил” иммиграционный офицер и начал допрос с пристрастием. Оба испытывали при этом затруднения, поскольку, офицер не говорил по-русски, а Володя, оказывается, двух слов не может связать по-английски. Полный НОЛЬ. Кстати, это для меня было полной неожиданностью. Я полагал, что блестяще зная французский и испанский, он овладел хотя бы базовыми познаниями и в английском. Затем его пригласили в отдельную комнату, где с ним работали уже несколько человек, один из которых в конце концов и заговорил с ним по-испански.

По словам друга “шмонали” его не по-детски. Нигде и никогда в жизни он не подвергался таким унижениям. Даже деньги пересчитали до последней монеты. Короче, когда я увидел его на эскалаторе, вид у него был довольно ошалелый. А из полузакрытых сумок и сумочек свисали шмотки, которые грамотно отшмонали американские власти.

IMG_1342a

Потрясенный друг продолжал рассказывать об этих приключениях всем, кто готов был послушать, минимум неделю. А потом неожиданно сделал вывод, что все было очень даже неплохо. Обращались с ним супер корректно, вежливо, даже шутили, когда нашли с ним общий язык. Благодаря “специальному” вниманию, он прошел через особый коридор и вышел в зал встречающих практически одним из первых. Я, кстати, очень удивился, что пассажиров с рейса British Airways долго не было, несмотря на то, что самолет приземлился по расписанию.

Забегая вперед скажу, что говорить по-испански в течение всего путешествия Володя начинал только после моей подсказки. А возможностей у него для этого было несметное количество. Кроме штатов Вашингтон и Орегон, ВЕСЬ наш маршрут пролегал по районам США, где половина населения знает испанский. В круизе по Карибам знание испанского также давало ему преимущество, которым он почему-то не пользовался…

Поскольку мне нужно было доделать ряд процедур, связанных с лечением поврежденной раком челюсти и получить на длительное отсутствие добро от врача, пару недель Володя провел у нас дома. Я полагал, что это будет очень полезно для постепенного вживления в нашу американскую жизнь. С ее спецификой, особым ритмом и пр. Он начал свое вживление с активной дегустации местного пива, что меня несколько озадачило. В ходе наших долгих разговоров по Скайпу, когда мы обсуждали детали поездки, он уверял меня что не будет ничего пить – даже пива. Чтоб сохранить 100% ясность ума и возможность подмечать мельчайшие детали нашей жизни.

IMG_1375a

Но адаптация тоже имела место. Для ее ускорения я предложил купить необходимые для путешествия вещи. Например, удобную обувь, теплую куртку, конечно же фирменные джинсы, а заодно купальные трусы и шорты. Для начала Володя разгуливал по Америке в моих теплых шмотках, рекламируя то, что дорого мне. Например US Air Force. От старой ковбойской шляпы он пришел в такой восторг, что у меня не было выбора – тут же подарил ее. После этого он ее снимал только перед сном, походом в ванную и садясь на заднее сиденье джипа, когда после Лос Анжелеса его место на переднем сиденье занял Женя. В джипе широкополая шляпа неизменно лежала так, чтобы максимально уменьшить водителю обзор через заднее стекло. На замечания об этом, Володя реагировал болезненно.

DSC_6510

Поскольку Сиэтл сам по себе тоже популярное у туристов место, вполне логично было начать знакомство с загадочной Америкой прямо на месте. Для начала я показал Володе, как живет средний класс в предместьях Сиэтла. Для этого я ему поручил починить у меня дома две калитки и забор (чтобы собаки не бегали на улицу без спросу, это может привести к их гибели и/или штрафу за беспризорность). А заодно повесить на окно жалюзи в комнате, которую я ему выделил. Ну, и до кучи – в моем кабинете. Чувствуя, что спорить в его положении бессмысленно, Володя безропотно все сделал, хотя и без особого энтузиазма, как видно ни снимке.

IMG_1566a

В награду он получил доступ к холодильнику в гараже, где помимо его пива хранится и моя импортная минералка типа Perrier и S. Pellegrino. Кроме того, улучив момент, мы быстренько объехали все туристические достопримечательности славного Изумрудного города. Особое внимание было, естественно, уделено объектам, связанным с вождем мирового коммунистического движения. Он, правда, был всего лишь один, но я этот недостаток компенсировал довольно эффективно: отвез друга в гости к своему родственнику, брату Шэрон.

IMG_1427a

Во-первых, его зовут Ким (Коммунистический Интернационал Молодежи), а во-вторых, он женат на Юджии, гражданке Китайской Народной Республики – страны, где коммунизм победил не на словах, а на деле. Они все очень обрадовались нашему визиту. Видимо, привыкнув к большим коммунам и скученности, им слишком просторно в отдельном доме, где у каждого (включая тестя и тещу, тоже коммунистов, разумеется) своя отдельная комната.

IMG_1577a

Поскольку роднее меня у китайцев в Америке никого нет, я у них любимец, и на прощанье теща Кима всучила мне традиционный мешок китайских самодельных пельменей (вантон), а Юджия дала пару пачек отменного чаю ПуЭр. Хотя не исключено, что это было не доказательством коммунистической солидарности, а благодарностью за то, что в ходе краткого визита я починил им цифровой фотоаппарат. (Такая у меня участь, куда бы ни пришел/приехал, сразу просят починить электронно-бытовые приборы, а особенно компьютеры. Переустановить ОС, установить Офис, руссифицировать, найти драйверы для Windows 3.1, почистить комп от вирусов и троянов (не трогая порнуху) – обычные дела. Минут на триста, если быстро найдут пароль администратора и домашней сети вай-фай…

IMG_1594a

(продолжение следует)

Share

Харьковские записки

Записки моего канадского друга и коллеги-переводчика о поездке на родину. Еще одно доказательство, что хороший переводчик запросто может быть и писателем 🙂

День первый:

Харьковский аэропорт по-прежнему на высоте! Мгновенный штамп в паспорте, ни одного вопроса на таможне – и я на родине!

Меня встретил верный друг Витя и привез на машине через весь город к маме. Мне показалось, что за год количество автомобилей в Харькове выросло вдвое, хотя год назад им уже не хватало места на улицах. Сейчас они вообще везде – на дорогах, тротуарах, во дворах. Движение безумное. Никто не соблюдает разметку, водители обгоняют друг друга, оставляя между машинами считанные сантиметры. Очень напоминает дорожное движение в столице Гвинеи, городе Конакри, в конце восьмидесятых, когда я там жил. Едва заподозрив стоящего впереди водителя в секундной медлительности, ему тут же возмущенно, долго и яростно сигналят; в этом звуке без труда угадывается мат.

Молодые люди в Харькове как-то резко отличаются от немолодых, независимо от одежды. Просто смотришь на лицо – и видишь: этот молодой, а тот нет.

Первая покупка: в киоске. Спросил растворимый кофе. Девушка долго объясняла, что кофе у нее – «три в одном». Я не понял, чего там три, но купил пару одноразовых пакетиков. Пришел домой, почитал – про «три в одном» ничего не написано. Так и не понял, почему ей было так важно объяснить это мне.

Второй киоск – хлеб. Продавщица повелительно приглашает следующего покупателя («Говорите!»), когда предыдущий еще не успел отойти. Может быть, так очередь действительно движется быстрее. Но мне стало как-то грустно, что она так быстро от меня отвернулась и стала звать следующего…

Первое посещение магазина – покупка компьютерной мыши. Захожу, сидит юноша за компьютером. Спрашивает, что меня интересует. Мышь, говорю. Обратитесь к той девушке, говорит. Я к девушке – мышь, мол, хочу. Она: выбирайте. Выбор, надо сказать, широчайший! Нам в Канаде такой и не снился. Три полки в стеклянном шкафу ломятся от мышей. Я выбрал. Девушка спрашивает: выписывать? Да. Она что-то где-то написала и говорит (не давая мне никакой бумажки): подойдите туда, к окошку кассы, и заплатите. Я подошел. В окошке никого. Рядом сидят два упитанных молодых человека – тоже работники магазина. На меня внимания не обращают. Я заглянул поглубже в окошко – там кто-то сидит и что-то ест. Я говорю – мне бы заплатить. Один из упитанных пошел за окошко, я заплатил, потом другой упитанный куда-то ушел и пришел наконец с моей мышью. Потом попросил меня подождать, распечатал для меня на принтере гарантийный талон, попросил меня на нем расписаться и отдал мне с моей же подписью. На этом покупка мыши закончилась. Очень просто!

В маршрутке на стене висит напечатанное на принтере объявление:
«Уважаемые пассажиры!
Во время движения автобуса Вы обязаны держаться за поручни или другое приспособление, в соответствии с пунктом 6.3(в) правил дорожного движения».

Харьковские дети идут по улицам, держа за руку папу или маму, что-то весело рассказывают, смеются, радуются жизни и детству. Они еще не чувствуют, где живут.

Навстречу шла девушка, говорила по мобильному. Вдруг энергично пожала плечами и очень выразительно скорчила гримасу: «не знаю». Жаль, такая гримаса пропала зря – собеседник-то ее не видел!

По-прежнему на каждом шагу попадаются какие-то необычные инженерные решения и непонятные конструкции. Чтобы что-нибудь включить или открыть, нужно сначала выключить или закрыть что-нибудь другое. Основная цель таких замысловатых конструкций – защититься от кражи.

Воздух в Харькове оставляет желать лучшего. Все так же дворники-садомазохисты не на рассвете, а в 9-10-11 утра, перед носом прохожих, метут сухую улицу сухой метлой, создавая вокруг себя облако пыли диаметром 10 метров. Автомобили, маршрутные такси и чемпионы загрязнения атмосферы – старые дизельные грузовики – превращают город в большую газовую камеру. Украина борется за звание страны-побратима Республики Чад!

Бывший старый универсам в нашем микрорайоне теперь называется «Le Silpo».

Пролетариат, идущий в 7 утра на работу, курит на ходу – совсем как в Канаде.

Иду по лесу. Широкая лесная аллея перегорожена стволами старых сухих деревьев, на протяжении примерно 150-200 метров, через каждые 20-30 метров. Это харьковские активисты-защитники леса преградили путь автомобилям. Знакомый сказал, что харьковское городское начальство распродает большие участки в лесопарковой зоне богатым людям под застройку частных домов.

Купил банку краски украинского производства. На ней надпись: «High Corrosive Firmness». Хотели сказать «высокая коррозионная прочность», получилось – «высокая едкая твердость».

Харьковское городское начальство, несмотря на свою коррумпированность и прикарманивание всего подряд в крупных и особо крупных размерах, все же делает что-то для города. Например, во многих дворах среди жилых домов установлен стандартный комплект одинаковых, выкрашенных в яркую жовто-блакытную гамму, металлических спортивных снарядов (брусья, перекладины, шведские стенки). А еще появились желтые металлические клетки для сбора вторсырья (пластмассовых бутылок). Правда, как потом оказалось, еще не во всех районах.

В Харькове все какое-то маленькое, низенькое, тесное и хлипкое – пешеходные дорожки, общественный транспорт, киоски, скамейки, предметы, вещи, приспособления. Уже много раз я, поворачиваясь или передвигаясь по канадской привычке широко и размашисто, спотыкался или ударялся о какие-нибудь углы или стенки, которых там, по моим расчетам, не должно было быть.

На рынке вывеска: Матрацы «Делайт». Имеется в виду Delight (восторг). Но представляется немец, плохо говорящий по-русски: «Ви ньет карашо делайт!»

Еще одна вывеска на рынке: «Реставрация подушек и одеял».

Качество хозтоваров, мягко говоря, неважное. Наждачная бумага осыпалась после первых же фрикций о доску; купленной краски после вскрытия оказалось полбанки. Многие предметы ломаются при попытке попользоваться ими. При попытке их отремонтировать ломается используемый для ремонта инструмент, и нужно сначала ремонтировать инструмент. Нашел в своей квартире кусок мыла в упаковке, купленный, видимо, для меня моей наивной тетушкой. Мыло называется «Яблочко». Разорвал упаковку – действительно, пахнет яблоком. Полез мыться – тут же запахло хозяйственным мылом пополам с перловой кашей. «Яблочко» имеет форму прямоугольного параллелепипеда с острыми углами, которыми непонятно что мыть, а также гигантские размеры – я еле удерживал его в руке, а рука у меня не маленькая.

В магазине звучала песня:
«Ты растерзал мне сердце и душу,
Я ухожу, остыла кровь.
Я ухожу, мне больше не нужен
Твой нежный взгляд, твоя любовь».
Не могу не процитировать «1984» Джорджа Оруэлла:
«Министерство обеспечивало не только разнообразные нужды партии, но и производило аналогичную продукцию – сортом ниже – на потребу пролетариям. Существовала целая система отделов, занимавшихся пролетарской литературой, музыкой, драматургией и развлечениями вообще. Здесь делались низкопробные газеты, не содержавшие ничего, кроме спорта, уголовной хроники и астрологии, забористые пятицентовые повестушки, скабрезные фильмы, чувствительные песенки, сочиняемые чисто механическим способом – на особого рода калейдоскопе, так называемом версификаторе.».

Дворники не сдаются: вчера их было двое; около 10 утра, в сухой солнечный день, увидев дворника сквозь облако пыли, я привычным маневром перешел на другую сторону улицы – а там метет второй! Зато я уже хорошо научился оценивать направление ветра, чтобы избегать припудривания пылью.

Поездка к И.: маленький театр ужасов.
Мой приятель, преподаватель и переводчик И., живет в частном секторе, в старом доме, с мамой и братом. Мы договорились, что я приеду к нему в 7 вечера. Дорога туда была легкой и приятной – меня подвез Витя, с музыкой и душевными разговорами. Я прибыл на место немного раньше времени. Увидел с улицы в окно, что за столом у И. еще сидят ученики, и подождал у калитки. На меня залаяла собака; на лай вышел брат И. Мы с ним поговорили минут десять; наконец ученики уехали, и мы сели ужинать. В доме, как всегда, творческий беспорядок, пыль и грязь. Все закопчено и засалено (как будто все натерли копченым салом). Обувь не снимается ни в каких комнатах – снимать ее давно уже поздно. По моим меркам, этот беспорядок давно перестал быть лишь творческим. Но у них, видимо, есть занятия поважнее или поинтереснее уборки. И. сварил свой фирменный грибной суп; были и холодные закуски. И коньяк 10-летней выдержки; я не пил, и они пили его с мамой и братом. Я похвалил суп; И. предложил добавки, я отказался (действительно больше не хотел), но он все равно налил мне еще. Ужин омрачался отвратительным кашлем И. – следствием многолетнего беспрерывного курения. Кашель был богатый – с бульканьем в груди каких-то жидкостей, которых я старался себе не представлять. (За супом он дважды выходил курить). Я подумал, что он, наверное, действительно хороший преподаватель, поскольку его ученики продолжают приезжать, явно превозмогая брезгливость. В этот вечер И. собирался ехать в городскую квартиру, и за супом стал обсуждать с мамой и братом, на чем ехать и когда. Оказалось, маршрутные такси и автобусы ходят по их улице редко, и нужно выйти из дома не позже девяти, чтобы успеть на маршрутку, иначе придется ждать еще полчаса. Мы вышли вовремя. Я удивился, что И. идет с палочкой, как ветеран войны, хотя ему едва за пятьдесят, но ничего не сказал. За этот год он еще сильнее ссутулился и располнел. Мы простояли полчаса на остановке под старым толстым тополем – ни одной маршрутки или автобуса. Начался дождь, усилился, шел минут 15. По-прежнему никакого общественного транспорта, и кроме нас с ним на улице – никого. Только многочисленные легковые автомобили, объезжая ямы на нашей темной улице, проносились совсем близко от нас. Я бы даже сказал – в опасной близости, тем более что И. почему-то стоял на дороге, хотя и не соглашался на мое предложение поехать на такси. Он курил сигарету за сигаретой, а один раз потряс меня, высморкавшись в пальцы и вытерев их о тополь. У него на плечах был рюкзак весом не меньше 20 кг; время от времени я снимал рюкзак с его плеч и ставил под деревом. Но И. то и дело опять хватал его и взваливал на спину, принимая за долгожданный спасительный автобус то такси, то скорую помощь, то замысловатый допотопный трактор, который медленно проехал мимо нас, вдохновенно воняя соляркой. Там, под тополем, И. несколько раз приглашал меня на какую-то конференцию переводчиков в университете через два дня. Назвал несколько участников – знакомых мне переводчиков. Но тему конференции я так и не понял. Скорее всего, им просто захотелось встретиться и потрепаться. Но я, наученный опытом встреч с некоторыми из них, сразу отказался. Я почти наверняка знал, что конференция будет представлять собой вялое поочередное описание участниками своих заумных теорий и концепций перевода, а закончится распитием кофе с коньяком в стекляшке возле университета, с выкуриванием чемодана сигарет и глубокомысленным молчанием по две-три минуты подряд. В конце концов мы все же остановили такси, я доехал на нем до метро, а И. поехал дальше. Вернее, я доехал до большого перекрестка, где-то недалеко от которого находилось метро. Прежде чем выйти из такси, я спросил, где метро; таксист не ответил, но И. все-таки позаботился обо мне – ткнул большим пальцем назад и сказал: «Там». Я пошел «туда». Входа в метро не было видно; я спросил у пожилой пары, они указали, куда идти. Я пошел мимо киосков и входных ворот рынка. Торговый центр Барабашова – самый крупный вещевой рынок на Украине. Из киосков и пивных доносилась музыка и пьяные крики; около них ходили какие-то типы – кто с бутылкой пива, кто с телефоном, почти все пьяные. Было десять вечера, воскресенье. От этого места – перекрестка, рынка, киосков – несло чем-то средневековым: глупостью, убогими удовольствиями и какой-то неясной опасностью. Наконец я увидел вывеску метро, спустился и сел ждать поезда. Стало привычно и спокойно, но тут в метро плеснуло последней волной рыночной стихии: из конца в конец станции мимо меня со всех ног пробежала ярко размалеванная девушка… нет, все-таки именно ТЁЛКА: с явно крашеными черными длинными волосами, колхозной рожей, на каблуках, в черных колготах, в платье с декольте, из которого виднелись бретельки лифчика. Она тяжело дышала, бюст болтался в разные стороны и подпрыгивал на бегу. Она скрылась на другом конце станции. Через несколько секунд появилась другое существо женского пола, пытавшееся догнать первое. Второе существо, топая мимо меня, вдруг страшно заорало вдогонку первому: «ТАНЯ!!!» Я посмотрел на лицо существа; оно было не пьяное, как я ожидал, но от этого выглядело еще страшнее: увидев его искаженные криком черты и глаза без проблеска смысла, я понял, что это не человек. Но кто – не понял. Это был кто-то другой в человеческом теле. Тут я даже удивился, что, когда я шел к метро несколько минут назад, из-за киосков не высовывались кривые когти и рожи демонов и упырей. Наконец раздалось объявление, что на станцию прибывает электропоезд. Поезд пришел необычный – желтого цвета и пустой. Его двери не открылись, и раздалось новое объявление – электропоезд идет в депо. На самом деле на этом желтом поезде приехала на рынок новая толпа нечистой силы, невидимая человеку и проходящая сквозь закрытые двери. Но следующий поезд взял меня и увез оттуда. И я добрался домой живым! Эта встреча с И. показалась мне печальнее всех предыдущих, ибо он всегда говорил что-нибудь по-настоящему смешное – из своих стихов, переводов или преподавательской практики; в этот раз ничего смешного он не сказал.

В 2014 году холодильнику «ЗИС Москва» в моей квартире исполнится 60 лет. Я приеду на юбилей!

1-е октября. На улице +19. Мамы и папы ведут за ручку первоклассников, одетых в толстые осенние куртки и шерстяные шапочки. Дети покорно терпят это издевательство…

Название магазина модной молодежной одежды: Junker. Имеется в виду немецкое «юнкер», но североамериканец прочтет «джанкер» – «старьевщик».

В Харькове обитает довольно распространенный тип мужиков: «бывший научный сотрудник». Усы-борода, затемненные очки, обязательное пузо в неизменном джинсовом костюме. Этакий неторопливый, неглупый и хмурый обедневший помещик.

В Харькове обитает много женщин с мужеподобными, как у лесбиянок, лицами. Только эти харьковские женщины, вполне возможно, даже не знают, что такое лесбиянка – их лица стали такими от мужской работы.

Сижу дома, работаю. Красота! Октябрь, но тепло. Даже комар на кухню залетел. Но не дали, гады, покайфовать: на соседнем балконе или в окне кто-то закурил, и дым начало тянуть ко мне через открытую балконную дверь…
(Справедливости ради добавлю, что примерно через неделю закурил и я.)

Живу в свободной однокомнатной квартире, принадлежащей моей тетке. В соседней квартире живет, по ее словам, какой-то забулдыга, который, впрочем, почти никогда не бывает дома. Действительно, я его ни разу не видел. Пользуясь его отсутствием, дворничиха (которую я тоже ни разу не видел) превратила угол у его двери в склад рухляди – какие-то трубы, старая гладильная доска, ведра, мешки. Мне едва удается протиснуться в свою дверь мимо всего этого барахла; перед моей дверью еле хватает места поставить одну ногу. Моя тетушка просила ничего этого не выбрасывать – все это «нужно». Так по несколько раз в день Харьков напоминает мне, что «сложно тут у них» – не так просто даже выйти на улицу и зайти домой…

В садоводческом товариществе, где у моей мамы сад, оставшийся от деда, орудуют воры. Раньше уносили только металлолом. Постепенно начали отрезать медные и алюминиевые провода. Сейчас, обычно рано утром, разбивают окна, взламывают двери «фомками» и ломами, сбивают замки и петли кувалдой. Иногда грохот слышится и днем. Сосед по саду, С.Ф., говорит: о, слышишь, где-то ломают, гады. Главная и почти единственная тема разговоров садоводов – у кого что украли и как защититься от краж… Я видел на аллеях подозрительных личностей – парнишку, который медленно шел мимо садов, вертя головой по сторонам; в сотне метров за ним шла девушка; С.Ф. сказал, что они всегда ходят так, вместе. Еще ездил на велосипеде мужик в штормовке с брезентовой сумкой, которого не знал никто из садоводов. С.Ф. говорит, что ходит немало молодых «разведчиков», которые по мобильному телефону докладывают в воровской «штаб», кто из садоводов когда приходит, кто ночует, кто неделями не бывает в саду. А в «штабе» эту информацию якобы заносят в компьютер и составляют график наличия и отсутствия хозяев. Потом «бомбят» домики планомерно, по порядку, практически один за другим. В домик моей мамы залезли весной, аккуратно вынув стекло из окна (чтобы не шуметь), а затем выломав оконную раму, чтобы добраться до решетки. Решетка была прикручена не мной и ненадежно – простыми шурупами. Их вывернули, вошли в домик, забрали все инструменты (молотки, плоскогубцы, отвертки, пилы, напильники, кувалду) и несколько книг по садоводству. Аккуратно ушли обратно через окно, больше ничего не тронув и не сломав. Моя поездка в Харьков была во многом мотивирована не только желанием повидаться с мамой, тетушкой и друзьями, но и попытаться как-то защитить сад от воров. Например, около двух недель (учитывая походные и погодные условия и необходимость покупать то детали, то инструменты) заняло спрятать под землю трубу водяной скважины, пока воры не догадались, что в трубе, на глубине около 30 метров, подвешен лакомый водяной насос, который стоит 150 долларов. Я выкопал яму примерно с кубический метр и выложил в ней кирпичный колодец; С.Ф. в яме укоротил «болгаркой» трубу; на кирпичи я положил поперек колодца метровые куски старых водопроводных труб, накрыл металлическими листами, потом полиэтиленом, и засыпал землей – теперь ничего не видно, весной там вырастет трава. Водяной шланг и электрокабель тоже уложил в небольшие траншеи и закопал.

Говорит С.Ф.: У меня в домике [в саду] такая акустика – через окно слышу все, что говорят на улице. Однажды идет пацан-наводчик и по телефону докладывает ворам обстановку в садах. Когда проходил мимо моего домика, сказал: «А эта сука постоянно здесь». Я ему из окна говорю: «Ты, тварь, сейчас я тебя из двустволки замочу». Только пятки засверкали…

Правда, если воры видят, что в саду хозяева или в домике ночью горит свет, они, конечно, не подходят. Но кражи происходят практически безнаказанно. Раньше (в советские времена) в садах патрулировали охранники с ружьями, но теперь их нет. Нынешний председатель и бухгалтер садоводческого товарищества полностью коррумпированы; председатель имеет «незакрытые» судимости и купил диплом юриста. Все, что он делает – это скупает садовые участки у обедневших пенсионеров и перепродает их богатым клиентам. С.Ф. говорит, что у председателя в городе крутые связи и разоблачить его махинации почти невозможно. Электрики умышленно отключают в садах свет, чтобы садоводы шли к ним на поклон с деньгами или подарками.

Но все же был случай, когда попытка кражи не осталась безнаказанной. Об этом случае я раньше слышал от мамы, но нечто очень туманное. В этот раз С.Ф. сказал, что года 3-4 назад одного вора, забравшегося рано утром на участок, повесили. Видимо, подстерегали с вечера. Моя мама увидела этого повешенного на опушке леса, когда шла утром в сад. Я спросил С.Ф., откуда он знает, что это был вор. Он сказал – а кто же еще? Меня это не очень убедило, но он добавил, что потом кто-то из садоводов его опознал. С.Ф. сказал, что линчеватели, скорее всего, договорились с милицией, и в протоколе написали, что это было самоубийство. Тут С.Ф. злорадно хмыкнул и сказал: какое там самоубийство – он висел на дереве на высоте 4 метров. Меня это тоже не очень убедило – теоретически он мог залезть на сук, надеть на шею петлю и спрыгнуть. Но точно я не знаю, как это было.

На источнике минеральной воды, около труб, где набирают воду, стоит дедушка и продает самодельные рукоятки для переноски пластмассовых бутылей. В таких 5-литровых бутылях в магазинах продается питьевая вода, и потом люди ходят с ними на источник. Но у них ненадежные рукоятки – со временем отламываются. Дедушка изготавливает надежные рукоятки с металлическим хомутом, которые зажимаются винтом вокруг горлышка, и толстыми «держалками» из проволоки, на которую надета мягкая резиновая трубка. Я купил у него одну, чтобы поддержать отечественного производителя, который не ругает правительство, сидя у телевизора, а добросовестно работает. Отдал маме. Она рассматривала рукоятку с большим уважением.

В соседней квартире, по моим наблюдениям, живут два инопланетянина, выполняющие секретное задание своего правительства. Их «легенда» – супруги-алкоголики. Каждый вечер, с наступлением темноты, сквозь панельные стены оттуда начинают доноситься громкие голоса, напоминающие голоса телевизионных дикторов, читающих новости, но текст произносится примерно в два раза быстрее обычного и на совершенно незнакомом мне языке. Чтение часто сопровождается ритмичным топаньем, по три раза – туп-туп-туп. Музыка не звучит никогда. К полуночи речь становится быстрее. В субботу, около трех часов ночи, донесся шум как бы семейной сцены и драки; драка, судя по всему, заключалась в том, что более крупное из обитающих там существ один раз ударило менее крупное; последнее жалобно взвыло, после чего у них стало тихо до следующего вечера.

Оптимальный способ поедания винограда: аккуратно встряхиваешь кисть над тарелкой, и в нее осыпаются самые спелые ягоды.

Шел в обмен валют с радостным ожиданием – чем удивят на этот раз? Обменка не подкачала: встретила меня закрытым в рабочее время окошком и табличкой, сработанной не наспех, а аккуратно, явно для многоразового использования: «Еще нет курсов».

Вывеска-англицизм: «Кеговое пиво».

На улице увидел бабушку в куртке с французской надписью: «Хип-хоп – это шикарно!»

Купил электролампочки фирмы «OSRAM». Надеюсь, осрама все же не произойдет.

Витя makes things happen – «заставляет события происходить».

С.Ф., сосед по саду, дал по телефону указания таксисту, как проехать в сад, нарядился (голубая рубашка, штаны, сумка через плечо) и, уходя, предложил мне присоединиться к нему и пойти в ночной клуб с девками… Я не пошел.

Мочало всех мочал
Пограммвойска
Погромвойска

Сделал опечатку: вместо OF UKRAINE написал O FUKRAINE

Вывеска:
«СЫТО-ПЬЯНО»
FAST-DRINK

В спортзале, в стоматологическом кабинете, еще где-то, не помню где, включен телевизор. Приемщицы и секретарши смотрят сериалы с фразами: «Да от тебя за километр женскими духами пахнет!», «Вчера этого перца уже двое допрашивали по этой же теме…»

Водительши троллейбусов, решительные тетки, не ждут пассажиров, которые чуть-чуть не успели дойти до двери троллейбуса от пешеходного перехода. Правда, как-то раз одна уже закрыла двери, но увидела, что не успевший дед повернулся уходить, и посигналила ему два раза паровозной сиреной: ТУ-ТУУУ!!! И открыла.

Дебильные двойные светофоры на пешеходных переходах. Сразу три неудобства: 1) пешеходам просто опасно стоять на крохотном пятачке, когда перед ними и за ними бешено летят машины; 2) стоя там, пешеходы вдыхают облака выхлопных газов; 3) в дождь машины обливают этих пешеходов из луж.

На улицах Харькова много гротескных персонажей – мужчин с невообразимыми усами и бородами, женщин с дикими прическами, в немыслимой одежде с бредовыми надписями, в безумной косметике, с идиотскими сумками и тачками. В Америке тоже на каждом шагу встречаются гротескные персонажи, но там они образуются собственными стараниями (татуировки, прически, одежда, обувь); в Харькове же они образуются по недосмотру за собой.

Надпись на двери старого грузовика: БРППЗН. Что это?! Я не знаю, расшифруйте сами.

(Не по теме, но забавно): В 1984 году в нашем стройотряде работало 4 эфиопа. Один очень плохо говорил по-русски. «Это… Как это… Чичас карашо». Мы как-то мимоходом обмолвились об этом их «старшему» – самому авторитетному. Он сказал: «Да он и на своем языке так же говорит».

У «храма» на въезде в сады весь день сидят бомжи-алкоголики, которым подают милостыню свиные рыла из джипов.

Вывеска: «Ремонт необходимых вещей».

Сухая пыльная грунтовая дорога мимо садов. Новый «мерседес» проехал очень медленно – умница. Затем старая Kia – уже быстрее. Напоследок мудила на старых «жигулях» – быстрее всех, подняв шлейф пыли над дорогой и тротуаром, где идут старики и я между ними.

Used – «с пробегом»
Trade-In – так и написано.

Детское мыло «Агу» (ниже написано по-английски: Agoo).

С.И. рассказал: в магазине акция: две бутылки водки за цену одной. Некоторые покупатели отказываются – нам две не надо! Продавцы настаивают – нет, берите две!

Ночная посиделка в саду у С.Ф. – со мной и С.И.
С.Ф.: – А ты знаешь, что «Назарет» приезжает?
С.И.: – Да на х… он мне нужен.
С.Ф.: – Дай пять!
(Хлопают друг друга по рукам).

С.Ф. рассказывает о своей службе на Дальнем Востоке: «Летим на вертолете, впереди сопка – как женская грудь, плоская такая.

С.И. – о сватовстве нашего общего знакомого К. в возрасте 17 лет. Выпили по первой. Все сразу лезут закусывать, а К. – нет. Его спрашивают – почему не закусываешь? Отвечает: «Жду, пока меня вставит».

С.Ф. исполнил «соло на «болгарке».

С.И.: «привкус запаха».

Вывеска:
ВЗУТТЯ-КОНФIСКАТ

Вывеска:
ОРТОПЕДИЯ
ВАРИКОЗ
ТРИКОТАЖ

Рассказывал Максиму, как ходили в походы, где есть медведи, и я привязывал к руке топорик. Потом я сказал: если ударить медведя топориком, он может уйти, но скорее всего начнет жрать тебя с еще большим аппетитом. Максим поправил: «С огоньком!»

Через 5 минут я ехал от Максима домой, стоял на остановке. Подходит мужик лет сорока, аккуратно одетый, с нормальным лицом, и говорит: «Извините, можно я вам пару сигарет, а вы мне 50 копеек?» Я: «Легко». Даю 50 коп. Он протягивает мне две папиросы. Я: «Спасибо, я уже накурился». Он: «Так мне будет неудобно». Я: «Ну чтобы вас не обидеть, возьму одну». Он пошел в киоск, купил бутылку пива, открывает и протягивает мне: «Угощайтесь». Я отпил, потом он. Говорит: «Вообще хотел чекушку за червонец, но хватило только на пиво». Я: «Так я и червонец дам». Протягиваю 10 гривен. Он, мягко отводя мою руку: «Нет, мне неудобно». Я: «Так я же хочу дать от души». Он берет и спрашивает: как тебя зовут? Вадим. Он: «А меня Вова. Вадюша (!), спасибо». Я: «Ладно, иди покупай, я тут подожду». Приходит с чекушкой и говорит: «Пошли отойдем, а то еще заметут – это такие…» Отошли. Он предложил мне первым накатить из чекушки. Я отказался. Постояли, покурили его «Приму». Он пьет водку, запивает пивом, рассказывает, что он алкоголик, 10 лет назад развелся с женой, живет тут рядом, работал водителем в больнице, возил продукты, во время запоев просил напарника поработать недельку вместо него… Наконец пришел автобус, я сел, и мы на прощание помахали друг другу рукой.

С.Ф.: «Отринуть и забыть, и память вытоптать!»
«Гран п…здец и сиськи набок!»
«В девках было плакато, в бабах было выто.»
«Кончим хором.»
(Выпимши). «Пацаны!» (После паузы): «Поц оны!»
(О Франции): «Приезжают пидоры, торгуют гондонами…»
«Была по телевизору педерача…»
«Выступал один юмораст…»

Жена С.Ф. звонит из поезда: «Ты где?» Он (пьяный): «Я в саду. А ты где?» Она: «Я в пути». Он: «В каком пути?»

С.И.: «Вадюня, хочу совет. (После паузы:) Да любовь!»
«Друзья – это железобетон жизни.»

Мама ходила в собес насчет пенсии. Возникла заминка, потом служащий виновато сказал: «Извините, к нам поступили сведения, что вы умерли». Мама, после паузы: «Ну вы хоть скажите, куда мне цветы нести…»

Нужно обменять валюту. Иду, виду стрелку: «Обмен валют». Пошел по стрелке. Она ведет в подвал. Там новая стрелка: «Обмен валют». Иду. Прихожу к закрытому окошку с решеткой, на нем надпись «Стучать». Стучу. Еще стучу. Открывает парень. Я: «Доллары принимаете?» Он: «Это ж ломбард, а не обмен валют». Меня удивило это «ж»: якобы я должен был давно знать, что там ломбард.

У мамы по телевизору новости. Подзаголовок: «Полiцiя нишпорить».

В спортзале многие во время тренировки решают по телефону деловые вопросы. Один вообще почти не подходил к тренажерам и все время кому-то громко рассказывал про документы и договора. Я вставил в уши плеер – и жизнь наладилась!

Троллейбус №2. Я еще никогда не видел, чтобы водитель с такой скоростью взял у меня 2 гривны и тут же молниеносно выдал мне билет с прижатым к нему полтинником сдачи. Виртуоз. Пока я проехал 4 остановки, мне 5-6 раз передавали на билет, я четко передавал туда и обратно. Потом возникла накладка: одному мужику передали обратно 2 билета вместо одного. Он: «Та куда мне их?»

Из дополнительных трудностей: зажигается примерно каждая третья спичка.

Фургончик-коротышка с резиновой полосой сзади: «Long Vehicle».

В троллейбусе едут два веселых паренька – развозчики пиццы. Пиццу везут на троллейбусе, у каждого по две черных сумки с длинным итальянским словом. Один пошел платить за проезд, вернулся, другой спрашивает: билеты взял? Первый: нет. Второй (шутит): «А если мы попадем в аварию, как мы докажем, что мы ехали на этом троллейбусе?» Голос с заднего сиденья: «Типун тебе на язык!»

На огромном недостроенном здании, «замороженном» уже лет пять, огромный, когда-то синий, а ныне выцветший транспарант с названием строительной компании: «Авантаж». Вариант объяснения названия: утром украинские работяги приезжают на стройку, а груз опять не привезли. Работяги разочарованно спрашивают: «А вантаж?»

Мама оговорилась: «Я помуду посою».

Входил навеселе в мамин подъезд. Приложил магнит, появилась надпись «OPEN», а мне привиделось «OPA!»

После второй рюмки С.Ф. начинает говорить вещи, которых я раньше не слышал. Я радуюсь: «Пошел текст!»

С.Ф.:
(О своем вчерашнем состоянии): «Я вчера был главбух!»

(О каком-то поэте): «Стихи с народным отливом сооружал».

«Подожди, договорю до запятой…»

«Густо извинялись…» «Неописуемо». «Сбылось». «Выпьем за точки соприкосновения». «Не шалите!»

Назвал негров «чугуны».

Не знал, как называется его банк; звонил дочери в Киев спросить.

О муже и жене: «Он по сравнению с ней – дупло». И добавил: «Дупло без пчел».

Гонорар называет «гонорий».

Я тактично сказал С.Ф., что я думаю о его вчерашней легкомысленности, когда он пьяный вызвал в сад такси, еле ворочая языком, водитель нас не нашел, и пришлось идти в темноте по лужам и грязи. Он (подавленно): «Ты меня разул».

С.Ф. – о хохле в деревне, которому он привозил сахар для самогона. Хохол: «Серьожа, сахарю вже нема…» С.Ф. «Як нема?! Я ж вам учора привозив»! Хохол (отвернув голову в сторону): «Та вже пiшов…»

С.Ф. – о том, как от него прятался садоводческий электрик, которому он пригрозил тюрьмой: «Как увидит меня – прыг в перпендикуляр…» (От главной аллеи идут перпендикулярные узкие аллеи в глубину садов).

В троллейбусе заело бегущую строку: «Наступна зупинка Пл. СвободЫ – кiнцева».

Предлагаю название лекарства: «Детский необосрин».

С.Ф. (зачищает ножом провода): – Йод есть?
Я: – Не знаю! А что, в палец ширнул?
Он: – Нет, но сейчас, чувствую, зах..ярю по пальцу…
Я: – Не надо по пальцу! Соберись… Собери в кулак…
Он: – Собери в кулак все, что осталось.

Выпимший С.И. пустился в пляс. С.Ф. – Ишь, задницей размахивает!

Объявление в газете: услуги осинезатора.

Водители по-прежнему буквально наступают на пятки пешеходам.

На прямые канадские вопросы – уклончивые харьковские ответы.

В.Е. (плотник по фамилии Плотников):
«Жила там бабушка зачем-то…»
«Потом моя жена связалась с развалиной..»

В.Е.: – Жена бормочет, и выпадаешь в осадок…
С.Ф.: – Кристаллизуешься.

Спички весь месяц зажигались через одну, но за 4 дня до отъезда одна меня удивила – зажглась так, что обожгла руку.

На дорогах Харькова иногда встречаются специальные машины и тракторы, назначение которых трудно понять. Они часто имеют чудовищные размеры и фантастическую, инопланетную конфигурацию. Один такой монстр, вдвое шире и вдвое длиннее танка, медленно ехал вверх по моей улице Новгородской, издавая жуткий рев и изрыгая тучи черного дыма. У него было не меньше двадцати колес, во все стороны торчали трубы и крюки, а сверху был лес рычагов, посреди которого сидел человек – не в кабине, а на сиденье под открытым небом, и вел это чудовище в таинственное место назначения.

Утром вышел за молоком и булочкой. Только вдохнул свежего осеннего воздуха – тут же сначала перед носом проехал старый «Маз», окутав меня облаком черного дыма. Потом из засады – из-за большого фургона – выскочила дворничиха и намела мне полный нос пыли. И напоследок продавщица в киоске, положив передо мной молоко и булочку, густо накашляла на них мокрым хриплым кашлем. День начался!

В предпоследний день меня пригласил в гости Витя. Мы встретились у метро, покурили у их машины, но они с женой не спешили везти меня к себе. Сказали: «Сейчас еще кое-кто подойдет». Я начал догадываться, кто. Так и вышло: это оказалась бывшая ученица моей школы, на класс младше, которая по случайному совпадению работает вместе с женой Вити. Однажды, когда я не смог к ним прийти, эта женщина – Н. – была у них в гостях, а Витя звонил мне и мимоходом назвал мою фамилию. Н. встрепенулась и попросила поговорить со мной. Поговорили. Приятный голос, неглупый разговор. Договорились созвониться позже, но до этого вечера не созвонились. И вот она подходит и садится в машину. Кожаный плащ, элегантная обувь, но лицо… «Что время делает с людьми!», как возопил бы какой-нибудь провинциальный трагик-самоучка. Эта 46-летняя женщина выглядела старой – прости меня, Н., если ты когда-нибудь это прочтешь. На столе был отличный ужин, а в громадном телевизоре – убойный футбол. Мы вчетвером пили, ели, рассказывали анекдоты и истории, смеялись. Я запивал коньяк пивом, мы с Витей выходили в подъезд покурить, и там без остановки продолжали говорить – нам с ним ой как есть о чем поговорить, а встречаемся мы так редко. Было хорошо. После ужина был торт, чай и банановый ликер. Мы были изрядно навеселе. И вот наступил решающий момент… Слово за слово – стали вслух размышлять, кому где ночевать. Меня решили домой не отправлять – был уже час ночи. И тут Н. сказала, что ночью хотела бы продолжить со мной разговор. И предложила поехать на такси к ней домой. Я сказал, что не поеду. Почему, спросила она. Я сказал, что наш разговор неизвестно чем закончится, и что я на всякий случай хочу предупредить, что я импотент. Н. сказала, что она – очень хороший психолог (правда, работает она агентом по недвижимости, но кто знает – может быть, именно поэтому хороший психолог), что это у меня явно «психологическое», что я высокий, стройный (и даже, кажется, сказала, «симпатичный») мужчина, и что она обещает доказать и показать мне, что я не импотент. Но я все равно отказался куда-либо ехать, и вскоре за ней пришло такси, и она уехала домой. Мне постелили в гостиной, поставили телевизор на таймер на 30 минут (там шел новый футбол), я посмотрел его минуты полторы под углом 90 градусов (голова лежала на подушке) и заснул. Проснулся часов в 7 утра оттого, что в гостиную заглянул их кот Максик и спросил: «Мяу?» (перевод: «Что это за фигня тут лежит?»). Вскоре встали и Витя с женой. В восемь Вите нужно было ехать на работу. Мы позавтракали, я перемыл им посуду, оставшуюся от посиделок; я обнимал и целовал их и говорил: «Ребята, какое счастье, что я вчера никуда не поехал! Видите – взрослею! Я бы так по вам скучал! Да я и сейчас по вам скучаю!» и прочее в этом духе. Потом Витя подвез меня до метро.

А на следующий день он отвез меня в аэропорт. Он мне как старший брат.

(Продолжение в следующем году)

Share

Экипаж

Двигатели гудят монотонно, ровно, спокойно, добродушно и убаюкивающее, но это добродушие обманчиво потому, что ровно через минуту гул моторов вдруг тревожно нарастает, словно слаженный оркестр начинает играть крещендо,  и также вдруг опять успокаивается. Но никто в экипаже самолета не беспокоится – это резонанс, когда частоты вращения лопастей четырех двигателей периодически совпадают. Явление чисто техническое, но эффект убаюкивания снимает исправно, и много лучше будильника, поскольку впечатление такое, словно ты сам сидишь в огромном будильнике. Там, наверное,  тоже темно, обманчиво ровно тикают и поскрипывают шестеренки, и вдруг вскрикивает звонок. Загремит – и опять затихнет.

Эти размышления  не мешают мне плавно вращать верньер настройки  бортовой радиостанции и слушать эфир, не уходя далеко от нужной мне частоты. Через атмосферные помехи редко прорываются короткие, отрывистые и неразборчивые бормотания на   незнакомых языках, наверное урду или персидский, но слух привычно ищет и выделяет знакомые фразы радиообмена на русском и английском.

Вот уже два с половиной часа мы летим с авиабазы стратегической авиации Кипелово около Вологды, пересекая всю страну с севера  на юг в сторону границы с Ираном, и все это время я старательно слушаю эфир на авиационных частотах. Не любопытства ради. Ничего любопытного и даже интересного на этих частотах не услышишь. Только что-то вроде:

– Я борт такой-то, иду курсом на Пермь. Дайте погоду над Нижним. Спасибо.

Наверное, пассажирская  «Тушка» с Быково.

Неважно. Моя задача – «погрузиться» в эфир. Приучить слух к белому шуму эфирных помех, научить его воспринимать беспорядочные атмосферные электрические помехи как фон, не содержащий полезной информации, иначе мозг подсознательно будет конструировать ассоциативную иллюзию смысловых слов из какофонии шумов. А мне нужно услышать реальный радиообмен, выделить без ошибки каждое слово, там  лишних слов нет и цена каждого очень высока.  Это похоже  на беспорядочный гвалт инструментов из оркестровой ямы перед началом спектакля в театре, когда все музыканты настраивают свои инструменты одновременно, стараясь при этом услышать только свой  инструмент. Вот и мне нужно услышать только свою мелодию и потом в течение многих часов выделять ее из общей какофонии шумов и многоголосья эфирного оркестра.

Только то, что нужно и только правильно. Впереди ответственные моменты, когда командир огромного стратегического корабля, выполняя государственное задание, будет принимать решения на основе докладов бортового переводчика – моих докладов.

Для «летающего» переводчика  или  борт-переводчика, как мы себя иногда называем, умение услышать и выделить из шумов эфира нужные слова только столь же важно, как для хорошего музыканта. Нет, пожалуй, даже важней. Если музыкант сфальшивит, то его ждет нагоняй от дирижера, в худшем случае – потеря работы. Ошибка борт- переводчика в худшем случае может обернуться потерей жизни для него и для всего экипажа. Поэтому погружение в эфир совершенно необходимая часть моей работы.

Что помехи нарастают, все чаще ухо режет резкий продолжительный и неровный треск, словно кто-то рывками рвет на куски очень длинную простыню. Наверное, ангелы не поделили.  Воображение живо представило двух рубенсовских пухленьких ангелочков, которые закинув колчаны со стрелами за круглые спины, со смехом вырывают  друг у друга огромную простыню, и со смехом разбрасывают обрывки по пушистым белоснежным облакам. Шалуны, однако.

Я довольно улыбаюсь в темноте подрагивающего герметического отсека самолета. Довольно, потому, что, если в мозгу начинают возникать посторонние образы, значит, мой слух адаптировался к бессистемным шумам эфира, перестал конструировать из них иллюзию  ожидаемых слов, шумы стали просто фоном.

Отлично, я готов к работе.

До границы по моим расчетам лететь еще около получаса и у меня есть время рассказать вам, читатели, откуда, куда, зачем и на чем мы  летим сейчас.

Летим, как я уже упомянул, с авиабазы Кипелово, под Вологдой – это «во- о- о- на, где», как пел Владимир Высоцкий. Самой Вологды мне, правда, увидеть пока не довелось, до нее довольно далеко – километров около сорока. Ну, не беда, еще увижу, наверное. Гораздо интереснее увидеть вокруг базы нетронутую природу русского Севера, где обширные  поля, заросшие густой высокой травой не исчирканы вкривь и вкось пьяными виражами рыжих грунтовых дорог или черными молниями железных дорог, а  леса – просеками  линий ЛЭП. Блестящие зеркала озер не замутнены нефтяными пятнами и в солнечную погоду пускают ослепительные солнечные зайчики в глаза пилотам, когда самолет идет на посадку.

Только здесь, перед тем как вскарабкаться по высокой узкой металлической лестнице в темное брюхо бомбардировщика, сделав пару шагов от рулежной дорожки, можно набрать полную пригоршню спелой ягоды, а спустившись по той же лесенке вниз после полета – там же, сорвать дюжину крепеньких скользких подосиновиков на жареху к ужин у.

Воды в этих местах  много и поэтому в короткое северное лето природа бушует, все живое торопится созреть, поспеть и размножиться  до того, как замереть под глубокими снегами на долгие шесть месяцев. Леса густые, травы высокие, родники и озера чистые. Живности  полно – охоться, не хочу! Только здесь водятся редкие хищники неба-скопы и красавцы белохвостые орланы. Не зря американцы посадили такого орла на  герб своей империи. Да и наш император Петр 1-й, которого трудно заподозрить в сентиментальности, еще в 1712 году  учредил один из первых заповедников в  тутошней губернии Великий Устюг. Даже его государственный ум был покорен красотой здешних мест. А как звучат названия рек и городков: Шексна, Вытегра, Опоки, Липенки! А Онега? Это по определению замкнутого водоема – озеро, а на самом деле –  полноценное море!

Сверху это особенно заметно, даже с 5 тысяч метров берегов не охватить взглядом. А вы говорите, озеро!

Именно в этих волшебных краях в конце 50-х годов была построена база морской авиации Северного флота. Имени этого  мудрого человека история не сохранила, но место было выбрано очень удачно. Ровная как стол местность позволила вытянуть длиннейшую взлетную полосу, отлично видную пилотам с огромной высоты. Она  выделяется  на фоне лесов в любую погоду. Это очень важно. Ведь, чтобы там не говорили про технические средства обозначения посадки, для летчика видеть полосу при посадке своими глазами всегда спокойнее и надежнее – в чем я убедился сам через сутки, при возвращении именно из этого полета.

Разведывательных спутников тогда еще не было и угроза обнаружения аэродрома из космоса не беспокоила командование авиации Северного флота. Это был в достаточно далеком будущем.  Частые туманы – проклятие летчиков прибрежных аэродромов, отсутствовали в силу удаленности от побережья. Удаление от берега  при этом не было препятствием для быстрого  выхода самолетов  разведывательной и противолодочной дальней авиации в акватории Баренцева моря, Северной Атлантики и Ледовитого океана для обнаружения авианосных групп и подводных лодок США и НАТО на подходах к рубежам  развертывания для нанесения ударов по территории СССР.

Напомню уважаемому читателю, что лукавой политкорректности тогда тоже не существовало, и потенциальный противник именовался не «партнером», а вполне конкретно – врагом, которого летчикам морской авиации надлежало однозначно в мирное  время найти и отследить, а в военное – уничтожить.

Именно этим занимались и к этому готовились экипажи 392 отдельного дальне-разведывательного авиационного полка (одрап), дислоцированного на базе в Кипелово. Задача собственно уничтожения на них не возлагалась – эту задачу решали торпедные и первые ракетные подводные лодки Северного флота, но для применения своего оружия из подводного положения они нуждались в точном  целеуказании и наведении. Ведь, ни системы GPS, ни ГЛОНАС тогда тоже еще не было, а противник был. Как, впрочем, и остается.

Глазами Северного флота в случае войны как раз должны были  стать экипажи стратегических самолетов разведки и целеуказания, в составе одного из которых  я сейчас и лечу. Я вам мысленно рассказываю, но глаза тем временем внимательно фиксируют нужное деление на шкале бортовой радиостанции, а уши начинают изредка вылавливать английскую речь с сильным восточным акцентом. Неудивительно….

– Командир, через 20 минут государственная граница.

Это старший штурман, он сидит в полностью застекленной кабине в носу самолета и видит перед собой и со всех сторон только небо: прямо, справа, слева, сверху, снизу. Наверное, ему кажется, что он летит сам по себе, ведь весь огромный самолет у него сзади. Он даже не слышит рева двигателей, они тоже сзади. И весь экипаж сзади и связан он с ним по внутреннему переговорному устройству. Даже, если он обернется, то увидит только короткую лесенку в несколько ступеней вверх и ноги двух пилотов. Они сидят много выше и сзади. Сидя в глубине темной кабины я ему немного завидую – он видит небо и землю, а у меня только маленькое оконце для визуального контроля двигателей, да и то за спиной по правому борту и в пристегнутом состоянии до него никак не дотянуться. Зато борт-инженер периодически  встает со своего кресла-качалки, подходит и выглядывает в оконца, то с левого борта, то с правого – контроль двигателей его постоянная обязанность и наша постоянная надежда.

– Переводчик, пора запрашивать разрешение на пересечение границы.

Это Командир. Он сидит в левом кресле (на авиационном жаргоне – «левак») пилотской части  кабины. Он видит небо перед собой, слева и сверху, а из членов экипажа только второго пилота справа («правак») и, если отстегнется и наклонится вправо, то увидит голову штурмана внизу. Все остальные, включая меня, у него за спиной. Все пристегнуты, все в кислородных масках, поэтому командир контролирует экипаж только по внутренней связи. Командир на корабле – царь и бог, его команды выполняются мгновенно и беспрекословно. Обсуждать нечего, каждый знает и выполняет только свои обязанности и  только  докладывает об их исполнении.

– Есть, командир, вызываю.

Переводчик – это я – слушатель 4 курса Военного Института Иностранных Языков в Москве. Я сижу на месте радиста в кабине за стойкой связной аппаратуры за спиной командира и приступаю к выполнению своих обязанностей – обеспечивать радиообмен на английском языке по всему долгому маршруту нашего полета за пределами СССР.

Нас много чему учат в институте, в том числе и авиационному радио обмену. Правда, не всех, а только тех, кто прошел летную медицинскую комиссию, имеет необходимый  уровень знания английского, а по уровню общей успеваемости может отрываться на специальные задания без ущерба для  освоения  первого и  второго языка и множества остальных  военных и гражданских дисциплин.

Для нас преподаватели Института разработали прекрасные учебники, которые каждый борт-переводчик  потом дополняет из копилки собственного практического опыта  полетов по всему миру.

Я не зря начал перечисление требований к борт-переводчику с медицинской комиссии. Полеты в самолетах стратегической авиации даже отдаленно не напоминают полеты в кабинах комфортабельных лайнеров гражданского флота. Кабина военного самолета узкая, в моей части темная, без иллюминаторов, светло только у штурманов и пилотов. Остальные сидят в полутьме и видят только светящиеся шкалы нужных приборов. Кабины не отапливаются и все члены экипажа в любое время года сидят в теплых комбинезонах, куртках, сапогах, шлемофонах и перчатках. Кабины герметизированы, а в ТУ-95 их две. В передней, сидят пилоты, штурмана (их может быть и два и даже три в зависимости от задания), бортинженер и старший радист. Во второй – задней, в самом конце фюзеляжа, сидят второй радист-стрелок и оператор станции «Вишня»

Оба отсека разделены длинным темным отсеком. В версии бомбардировщика там  оружейный отсек с бомбами  или ракетами. В версии самолета–разведчика, как в нашем случае, – аппаратура радио-технической разведки и целеуказания.

Хотя кабины герметичны, на высоте в любое время года в них холодно и  экипаж обязан сидеть в кислородных масках. При полете на низкой высоте  можно дышать без них, при полете на большой высоте какое–то время, тоже.  Но это обманчиво и опасно. Во-первых, кислородное голодание при длительных полетах на большой высоте подкрадывается. Постепенно и незаметно. А, вот, потеря сознания наступает мгновенно и без предупреждающих признаков. Можно дышать без маски и час и два, но когда наступит обморок не знает никто, кроме его самого.

Во-вторых, бывали случаи внезапной аварийной разгерметизации кабины в воздухе (срыв блистера или что-то еще) и экипажи гибли.

В боевой же обстановке разгерметизация кабины неизбежно наступит при попадании в кабину даже маленького осколка снаряда.

Сидеть пристегнутым весь полет тоже необходимо.  Даже самолеты военно-транспортной авиации, не говоря о гражданском флоте, взлетают и садятся плавно, избегают резких маневров и перегрузок, в полете устойчивы. Вспомните, как пугаются пассажиры, когда современные огромные лайнеры попадают в зону турбулентности. Вцепляются в ручки кресел, закатывают глаза  и молятся Богу.

Военный самолет, даже большой, трясет и качает практически перманентно. Виражи при маневрах пилоты закладывают не хуже истребителей, взлетают резко, а садятся стремительно, теряя высоту в режиме мало отличающемся от пикирования. При этом ощущение такое, что все, что было у вас в желудке, мгновенно оказывается во рту и хорошо, если там удерживается.

Все эти жесткие и мало приятные требования, есть  неизбежная необходимость выживания  экипажа при  выполнения  и боевых задач и в мирное время.

Удобств в кабинах минимум, даже привычно нужных,  не было (не знаю как сейчас). Для малых нужд сбоку каждого кресла крепился маленький бачок с гибким шлангом – и все. Большая нужда не предполагалась вовсе.

Впрочем, справедливости ради, надо сказать, что чистый кислород, которым мы дышим в масках, как известно даже из школьного курса химии,- сильнейший окислитель, поэтому обмен в организме ускоряется – организм переходит на потребление внутренних запасов энергии, поэтому ни аппетита, ни его неизбежных последствий  нет. Я всегда привозил из полетов домой диковинные блюда бортового пайка нетронутыми: паштеты из гусиной печенки, консервированные колбасы, что-то в тюбиках, фрукты. Соки, правда, выпивались полностью. Говорили, что эти продукты из рациона космонавтов.

В полете можно и десять и двадцать часов не есть и не испытывать голода. Понимаю, читатель, в это трудно поверить, но это так, поэтому среди «стратегов» нет толстых, все поджарые. Но уж, когда прилетим…, но об этом  позже.

А пока, получив команду, я  приступаю к своей работе: быстро выставляю настройку станции на нужную частоту, сверяюсь с графиком полета, нажимаю на тангенту выхода в эфир в правой руке:

– Mashad,  Mashad,  Aeroflot 4524, 4524 calling Mashad Flight Control Center.  How do you read me?  Over.I repeat….

В наушниках пока только треск помех. Вызываю раз, второй, третий, пятый. Самолет тем временем со скоростью 800 километров в час приближается к границе. Наконец, после очередной попытки, сквозь помехи слышу:

– Aeroflot 4524, 4524, this is Mashad FCC, Mashad FCC, reading you OK, go ahead. Over.

Отлично, внизу  услышали. Теперь надо сообщить свой позывной, курс, высоту, расчетное время пересечения границы и запросить разрешение на вход в полетную зону. Без разрешения – это нарушение государственной границы со всеми вытекающими последствиями, вплоть до применения средств ПВО. Сообщаю:

– Mashad Flight Control Center, this is Aeroflot 4524, 4524 approaching state border, flight level 10 thousand, heading 19, heading 19, heading 19. Request your permission to cross the border and enter your FIR. ETC 11.03 local time. Please confirm. Over. I repeat…

Теперь жду три – пять минут – это время, необходимое дежурному в Центре управления полетами в полетной зоне города Мешхед на северо-востоке Ирана свериться с планом пролета советского самолета через полетную зону  и с его положением на планшете отображения воздушной обстановки. План пролета предусматривает точное время пересечения границы, а на планшете отображается точка нахождения самолета по высоте,  курсу и разрешенный коридор дальнейшего полета. Мои слова фиксируются на магнитных лентах ЦУПа и сверяются с планом и с  планшетом. При несовпадении хотя бы одного параметра пересечение границы запрещается.

В случае игнорирования запрета, самолет-нарушитель перехватывается истребителями ВВС Ирана и принудительно сажается на ближайший аэродром. Нам это хорошо известно, но  мы спокойны – план  пролета был согласован на дипломатическом уровне и мы его выдерживаем.

– Aeroflot 4524, 4524, this is Mashad FCC, Mashad FCC. You are cleared to cross the border. Thunder storm ahead. Change your course to 200 and maintain flight level six thousand. Please confirm. Over.

Разрешение получено, это хорошо, но вот сообщение, что по курсу грозовой фронт уже хуже. Теперь надо подтвердить, что разрешение получено:

–  Mashad Flight Control Center, this is Aeroflot 4524, 4524. Roger, Roger. I confirm: cleared to cross the border.  Тhunder storm ahead. Change my course to 200 and maintain flight level eight thousand. Over.

Подтверждаю получение указаний и слышу встречное подтверждение:.

– Aeroflot 4524, 4524, this is Mashad FCC, Mashad FCC. Affirmative. Goodbuy.

Да, вежливость признак профессионализма везде и во всем.

Докладываю:

– Командир, ЦУП Мешхед дал разрешение на пересечение границы. Сообщают, что по курсу грозовой фронт. Рекомендовано далее следовать курсом 200 на высоте  8 тысяч.

– Добро переводчик. Спасибо. Штурман, сверь план полета и рассчитай зону дозаправки.

– Есть, командир.

Пока самолет меняет курс и высоту полета, пересекает границу с Ираном и входит в зону полетной информации  ЦУП Мешхеда в обход грозового фронта,  я перехожу на постоянную связь с ЦУП Мешхед в готовности получить или запросить нужную нам информацию вплоть до входа в следующую полетную зону по курсу.

Слушаю эфир, не удаляясь далеко от частоты ЦУП Мешхеда. Теперь русской речи не слышно. На всех соседних частотах изредка прорывается английская речь, гораздо чаще звучат запросы и доклады на фарси. Не удивительно – летим над Восточным Ираном и не где-то, а над Хорасаном.

Вспоминаете?

Конечно!  Для истории и мировой культуры имя Хорасан значит даже больше, чем современный Иран. Сейчас это просто большая провинция на границе с Афганистаном, а тысячу лет назад Хорасан занимал обширнейшую территорию, доходившую до Сыр-Дарьи на севере, до вершин Памира на востоке и до Тегерана на западе, включая  половину нынешних Афганистана и Таджикистана. Там….

– Командир, докладывает ВСР, параллельным курсом на 17 часов, удаление 2 тысячи пристроились два иранских Фантома. Идут спокойно.

Это доклад заднего воздушного стрелка-радиста – ВСР. Он сидит  в хвостовом торце фюзеляжа и распоряжается  пушечной  установкой из двух стволов в готовности защитить нас от атак со стороны задней полусферы, а также мощной радиостанцией. Его нелегкий удел на протяжении всего и всех полетов – одиночество и усиленная, по сравнению с нами – сидящими в носовой части фюзеляжа, болтанка. Дело в том, что фюзеляж к хвосту самолета сужается и хвост болтает во все стороны, в  разы сильнее носовой и центральной частей. Хвостовые стрелки-срочники –  т.е.молодые ребята чуть моложе меня и многих укачивает до потери боеспособности. Но сейчас над Хорасаном солнечно и голос стрелка звучит вполне бодро. Зато обзорность у него не хуже, чем у штурмана, обязанности одна – наблюдение и связь, чем он и занимается.

– Переводчик, это командир, сообщи ЦУП Мешхед, что нас сопровождают два неустановленных истребителя. Ясно, что они нас проверяют, но доложи мне, что они скажут. Пусть знают, что мы их тоже обнаружили. Экипаж, маневр.

– Есть, командир, запрашиваю:

–  Mashad Flight Control Center, this is Aeroflot 4524, 4524.How do you read me? We are being followed by two unidentified military aircraft. Request your instructions. Over.

В этот момент меня довольно резко бросает вправо и отрывает от сидения. Хватаюсь за столик, на котором лежат план полета и перечень частот. Через несколько секунд бросает в противоположную сторону – самолет совершил совсем небольшой маневр по высоте и курсу. Скорее обозначил.

Перевожу дыхание и повторяю еще раза четыре  прежде, чем слышу ответ:

– Aeroflot 4524, 4524, this is Mashad FCC, two Iranian aircraft are on routine flight, no danger for you, I repeat, no danger for you. Over.

– Командир, это переводчик, ЦУП Мешхед сообщил, что два иранских истребителя совершают плановый полет. Для нас угрозы нет.

– Принято, переводчик, спасибо. ВСР, доложи обстановку.

– Командир, это ВСР, иранцы отваливают.

– Вот так-то, молодец ВСР, доложи готовность.

– Спасибо, командир, готовность 5 балов.

Пять баллов означает, что стрелок чувствует себя отлично. Все в порядке, каждый сделал свое дело – иранское ПВО отработало условный перехват нашего самолета, сохраняя безопасную дистанцию.  Мы –  обозначили уклонение от атаки. Обе стороны сделали это для себя в порядке тренировки, не создавая опасности друг другу. Самолеты НАТО ведут себя гораздо опаснее.

Так вот, продолжу о Хорасане – он того стоит.

Хорасан – «Солнечная страна», великий край – родина великих народов, великих философов и великих поэтов! Отсюда тысячи лет назад наши предки  – пастухи арии двинулись в степи Севера и леса Запада, рождая  через исторические трансформации  новые народы  (в том числе славянские и германские),  и заложили фундаменты великой европейской цивилизации. Отсюда они двинулись через горы и пустыни на Восток и заложили на севере Индостана основы  могучей  цивилизации и культуры Индии.

Здесь –  на просторах «Солнечной страны», родился великий голубоглазый бунтарь и пророк Заратустра – «зрячий среди спящих»-, призвавший людей научиться самостоятельно различать Добро и Зло, отказаться от кровавых жертвоприношений богам, не быть рабами богов, но стать равными богам. Стать Сверхлюдьми, смотрящими  открытыми глазами на Солнце, как истинный источник света и жизни.

Здесь бродячий проповедник, сын Хорезма – «Города Солнца»- сформулировал основные постулаты зороастризма – первой монистической концепции мироздания,  ставшей впоследствии  корневой системой всех  мировых  монистических  религий: трех «на стороне захода Солнца» – иудаизм, христианство и ислам, и одной – буддизма «на стороне восхода Солнца».

Здесь в Хорезме на основе проповедей Заратустры родилась «Авеста» («Откровения Заратустры»)  – первая великая Книга человечества, содержавшая наряду с жизнеописанием Заратустры, молитвами, описанием ритуалов и обрядов, основы современной теологии, философии, космогонии и этики. Тексты были записаны золотыми чернилами на тысячах обработанных воловьих шкур и содержали  тщательно разработанные положения концепции зороастризма.

Но, к сожалению,  в истории человечества  слишком часто бесценные интеллектуальные и духовные прозрения   одной цивилизации, безжалостно уничтожаются  диковатыми  и невежественными неофитами другой цивилизации, безжалостно разрывая связь времен, роняя палочку эстафеты передачи знаний, вновь  и вновь отбрасывая человеческую культуру в сумраки невежества.

Печально, но таким «прогрессором» греческой цивилизации и палачом древней индо-иранской  цивилизации стал в истории  Александр Македонский – несомненно великий полководец, но не менее великий преступник перед историей – его солдаты уничтожили большую часть текстов «Авесты» и разрушали храмы «огнепоклонников» от гор Кавказа до берегов Инда.

Что еще печальней, с одной стороны все последующие Великие духовные Книги человечества – сборники Торы, Библия и Коран, являясь интеллектуальными и духовными  плодами семян, посеянных «Авестой» Заратустры, с другой стороны воспитывали и воспитывают непримиримых гонителей и разрушителей первоистоков своих священных книг. Таковы печальные последствия прерывания передачи знаний и культуры под флагом утверждения каждой новой идеологии, как единственно верной. Когда же мы поймем, что то, что мы считаем уникальным и только своим, а потому единственно верным, есть только плод дерева, посаженного не нами, а нашими предшественниками. Это дерево надо беречь, за каждой веткой ухаживать. А не обрубать в головокружении от самомнения.

Все – от невежества, от непонимания, что всякое новое знание должно непротиворечиво вытекать из предыдущего. Ростки нового всегда слабы, но неразумные садовники Сада Знаний, не имея сил и умения отстоять свои саженцы, предпочитают вырубать под корень весь цветущий сад.

А ведь помимо философов здесь, – на залитых Солнцем нагорьях,  «Сад Знаний» Хорасана родил  целую плеяду великих  поэтов, ученых и мыслителей Востока –  Фирдоуси, Руми, Навои и, конечно, звезду персидской поэзии, ученого, математика, астронома, философа Омара Хайяма.

Он, мой любимец, говорил о себе: «Я был рожден в благословенном Хорасане».

Я солнце цветком не могу заслонить,
Не вижу судьбы золоченую нить.
Ум вынул из моря жемчужину мысли,
Но страх помешал мне ее просверлить.

Все гениальное – универсально и, значит, приложимо к каждому из нас. Вот и я в данный момент лечу над благословенным Хорасаном, но не вижу его. Правда, слышу радио обмен на фарси – современном  персидском  языке, но скупые реплики пилотов в небе и операторов на земле  далеки от поэзии.

Немного жаль, что в нашем институте я не получил фарси в качестве основного языка. Учу другие, включая английский. Учу много других интересных дисциплин в своем замечательном институте «вынимая из моря знаний жемчужины мысли» и, вот, летаю, хотя летчиком быть не собираюсь,  стараюсь «просверлить», то есть – проникнуть в тонкости  военного перевода в воздухе. Спасибо преподавателям, которые постоянно готовят очень нужные в работе  пособия по разным аспектам военного перевода и регулярно проводят с нами занятия перед полетами «за угол», как называют летчики стратегической авиации вылеты на маршруты боевого применения или специальные задания за пределы Союза. Поэтому сейчас я чувствую себя уверенно.

Счастлив, что уже на четвертом курсе института знания, переданные мне преподавателями, позволяют мне участвовать в выполнении серьезных заданий государственной важности  и  летать не на фанерном АН-2, рассеивая химию над полями, и не на пассажирском ТУ-104 домой в отпуск, а быть равноправным и нужным членом экипажа одной из самых серьезных машин стратегической авиации советских ВВС. Но впереди еще столько учить и познавать! И можно ли все познать?

Бреду по жизни наугад – надеюсь, что к раю.
Много лет подряд двери знанья открываю,
Что в тайные миры ведут, светясь во мраке,
Но знаю только то, что ничего не знаю.

Кстати, внимательный читатель, наверное, обратил внимание, что вылетели мы с базы морской авиации, а в радиообмене с землей я использую позывной   пассажирских самолетов Аэрофлота. С земли, конечно, не видно, что на самом деле это не ТУ-104 с дремлющими пассажирами на борту, а огромный  ТУ-95РЦ, что означает «разведчик- целеуказатель» морской авиации. Огромная, серебристая 100 тонная, четырех моторная  птица, модификация стратегического бомбардировщика,  которая  вместо бомб и ракет в фюзеляже несет мощный радиолокационный комплекс, позволяющий обнаруживать надводные и подводные корабли противника на дальности до 450 километров, устанавливать их класс, принадлежность, местоположение и курс.

Машина внешне очень красивая. Длинный узкий как у осы  фюзеляж придает ей хищный облик, который дополняют длинные опущенные крылья по два двигателя на каждом, поэтому на взлетной полосе ТУ-95 похож на гигантского орла, который уже  присел, расправил крылья и готовится взлететь. В отличие от черного, брюхатого американского стратегического бомбардировщика Б-52, который на авиационном жаргоне называют «летающим бараком».

Наша же машина, несомненно, орел, сходство удивительное и, наверное, машину и надо было назвать Орлом. Однако на авиационном жаргоне все модификации Ту-95 называют либо «шмель», либо «мохнатый». Это потому, что у него сдвоенные пропеллеры на каждом двигателе и при работе они создают видимый  круг, действительно, напоминающий машущие крылья шмеля. Двигатели очень надежные и экономичные, но я не зря жаловался в начале моего рассказа – очень шумные.

Моряки подводных лодок Северного флота шутят, что на совместных учениях с ТУ-95 РЦ  они  даже под водой слышат приближение «незаметных» разведчиков», а летчики палубной авиации противника, якобы, слышат их уже при взлете из Кипелова. Шутка, конечно, но шумность большая и даже в наушниках равномерный гул и периодические «взвывания» двигателей  слышны больше, чем хотелось бы.

Пилоты рассказывают, что однажды  высокое начальство в Москве решило для демонстрации мощности морской авиации устроить пролет звена ТУ-95 во время парада над Красной площадью. После нескольких тренировок в районе родного аэродрома к командиру полка пришли представители местной власти и пожаловались, что коровы в округе перестали доиться, а местное население побросало дома и сбежало в Вологду. Тоже шутка, но, тем не менее, московское начальство, прибывшее для наблюдения за тренировками, после пролета над их головами тройки машин, тоже благоразумно отказалось от этой идеи, испугавшись, что разбежится весь парад.

Но, как известно, за все в этой жизни надо платить и высокая шумность двигателей – плата за их высокую надежность и автономность, по которой ТУ-95 нет равных. Мы, в частности, летим уже 6 часов и впереди еще минимум сутки с дозаправкой.

Что же касается гражданского позывного, то мы никого не обманываем. Наш позывной и маршрут полета согласован на межгосударственном уровне.

Я периодически проверяю связь с ЦУП Мешхед и скоро буду с ними расставаться.

Да, забыл вам сказать, что название этого иранского города арабское и означает «место мученической гибели», где в 818 году н.э. был убит 8-й шиитский имам Реза. На месте его погребения построен огромный мавзолей, а город стал священным для шиитов всего мира, своего рода шиитской Меккой. Хорошо бы побывать в Хорасане!

Тем временем я сверяюсь с полетным планом и вижу, что через 10 минут мы выходим на границу следующей зоны полетной информации над Ираном. Пора прощаться с Мешхедом, просить разрешения покинуть их зону и устанавливать связь с ЦУП Захедан. Докладываю командиру:

– Командир, выходим из зоны Мешхед, разрешите попрощаться и вызывать Захедан?

– Давай, переводчик, кстати, запроси у них погоду по курсу прямо над ними, у нас там встреча с танкером, а штурман докладывает по курсу кучевую облачность. Возможно, придется обходить.

– Есть, командир, выполняю.

–  Mashad Flight Control Center, this is Aeroflot 4524, 4524. How do you read me?

– Reading you OK. Go ahead.

–  This is Aeroflot 4524, 4524, request permission to leave your FIR. Over.

– Aeroflot 4524, 4524 you are cleared to leave the FIR. Good-bye. Over.

– Mashad Good-bye. Over.

Все, вежливо распрощались до обратного пролета и я начинаю вызывать ЦУП Захедан.

Вызываю по уже понятной читателю схеме ЦУП Захедан и запрашиваю погоду по курсу:

– Zahdan, Zahdan, This is Aeroflot 4524, 4524, how do you read me? Request permission to enter your FIR and the actual weather condition on my route. Over.

Довольно быстро в ответ получаю разрешение на вход в зону и сводку погоды. Докладываю:

– Командир, это переводчик. Вход в зону разрешен. По курсу формируется сильная облачность и встречный ветер порядка 10 узлов (перевожу в уме) – это до 18 метров в секунду. Ветер сильный.

– Понял, переводчик, спасибо. ВСР свяжись с танкером, пусть дадут свое положение, расчетное время входа в район дозаправки. Передай, что погода в районе площадки портится. «Ветродуи»  как всегда промахнулись.  Штурман доложи визуальную оценку высоты облачности. Инженер – остаток по топливу?

По голосу командира становится ясно, что ему не очень нравится эта кучевая облачность по курсу именно в районе дозаправки и он решает, что предпринять – обойти ее или перепрыгнуть.

«Ветродуи» – на авиационном слэнге – метеослужба – в полетном плане не ориентировали  его на плохую погоду на участке между ЦУП Захедан и побережьем Индийского океана, где нам предстоит дозаправка в воздухе. Для этой сложнейшей операции в воздухе всегда выбирается максимально спокойная погода с минимальным ветром. В сложных метеоусловиях производить ее просто самоубийственно.

Похоже «ветродуи» поставили нас в трудное положение.  Правда и их в этом обвинять трудно. Напомню читателю, что в описываемое время  советских спутников погоды еще не было и погоду для нашего полета добывал другой такой же самолет, который  прошел по этому же маршруту за полсуток до нас и снял действительную погоду на тот момент. Базы метеоданных у аэродромных «ветродуев» в Кипелово на этот район просто не существовало, ибо до этого он никак он не интересовал советскую стратегическую авиацию.  Первый метеоспутник «Метеор 1-1» будет запущен из Плесецка только через год.

Погода между тем явно грозила осложнить  нам дозаправку в воздухе и командир ждал расчетов штурмана по движению кучевого фронта, чтобы уклониться от дозаправки в условиях болтанки. Уклоняться в сторону нельзя, можно только сдвинуть площадку вперед или назад. При любом раскладе дозаправка должна произойти до выхода на  побережье  Индийского океана, иначе танкер назад не долетит.

– Командир, это штурман, фронт достаточно низкий, купол на высоте не более 6 тысяч. Можем.

Купол – это высшая точка кучевого фронта, который  специалисты метеослужбы обычно делят на три части: в самом нижнем приземном слое высотой до двух тысяч метров идет интенсивный подъем разогретого воздуха, во втором – внутреннем, часть воздуха охлаждается и формируются облака, набирая воду, здесь формируются дожди и грозы. Другая  часть разогретых масс воздуха поднимается выше – здесь главная опасность для самолета – спиральные восходящие потоки воздуха, сильная болтанка и сухие грозы и резкое опускание воздушных потоков за куполом.

– ВСР, это командир, передай на танкер: эшелон дозаправки – 6 тысяч, начальная точка площадки через 15 минут. Моя скорость – 800, курс по плану. Пусть догоняют.

Мы тем временем летели над южной провинцией Ирана – Белуджистаном – голая каменистая полупустыня, обитель воинственных кочевых племен «белуджей», издревле и до нашего времени имевшая в отличие от «солнечного» Хорасана, эпитет – «неспокойный». При всех правителях  всех времен белуджи жили, как киплинговский  кот, сами по себе, игнорируя   любую власть и восставая при любой попытке навязать им какой-либо порядок. Да и сейчас то же самое. Кочевники живут вне времени и вне его законов.

Погода здесь видно соответствует нравам обитателей, а они ей. Гармония. Впрочем, все проще – за день солнце разогревает десятки тысяч квадратных километров каменистой поверхности и на границе с океаном, а мы к нему приближаемся, возникает разность давлений и горячий воздух устремляется вверх. Кочевники не виноваты в наших трудностях.

– Командир, это ВСР, танкер догоняет по левому борту.

Я отстегиваюсь, поднимаюсь  и  выглядываю в окно – вот она, красавица «эмка», самолет-заправщик 3М конструкции  Мясищева, модификация одноименного стратегического бомбардировщика. В отличие от нашей «тушки» (на авиационном жаргоне так называются все машины Туполева) 3М имеет четыре реактивных двигателя и сейчас легко догоняет нас. Там, кстати, борт-переводчиком сидит Саша, мой сокурсник, но обменятся приветствия мы, увы, не можем – во время дозаправки переговариваются только командиры. Но «эмка» действительно самый красивый самолет стратегической авиации. Если наш ТУ-95 РЦ, как я упоминал, выглядит хищно, то «эмка» изящна, не зря все летчики подсознательно именуют ее в женском роде.

И правда,– красота в русском языке женского рода. А вот в английском безродна и абстрактна – «оно»! Но, именно из таких, казалось бы, мелких различий языка складывается разница мышления и мировосприятия. Язык – инструмент мышления, поэтому, чем тоньше и разнообразней инструмент, тем тоньше и сложнее продукт мышления – мысль, тем, соответственно, глубже понимание вещей и сложностей мироздания. Такое сравнение  объясняет разницу научного потенциала наций.  Можно использовать другое сравнение – сравнить язык с палитрой  художника – тогда, чем больше в ней красок, тем красивее и разнообразней картины мира – такое сравнение может объяснить разницу в уровнях развития и богатстве национальных культур.

Вывод для себя следует несколько неожиданный: прежде, чем браться за перевод с иностранного языка, необходимо понять и освоить все возможности своего родного, усвоить свою национальную культуру. Следовательно, для того, чтобы стать полноценным военным переводчиком, сверх того, надо максимально приблизиться к пониманию военного дела и военной техники. Верно, но в военном деле столько специфических дисциплин и отраслей знаний! Как с этим быть? Как говорил классик: учиться, учиться и учиться.

– Экипаж, говорит командир, всем  занять свои места, проверить парашюты и пристегнуться.

Я быстро возвращаюсь – два шага – на свое место и пристегиваюсь. Парашюта у меня нет, как, впрочем, их нет ни у кого в передней кабине. Вернее они есть, но лежат сваленные тоже в двух шагах от меня у входа в наглухо закрытый приборный отсек, забитый аппаратурой станции «Вишня».

Командир говорит то, что положено по инструкции для действий экипажа в ходе воздушной дозаправки. Инструкция требует от экипажа готовности  покинуть самолет при возникновении аварийной ситуации, которая, увы, не редкость  в стратегической авиации и у нас и у американцев. Однако, грустная реальность в том, что люк покидания самолета (он же вход) в передней кабине один и сразу за ним под брюхом самолета подвешен огромный обтекатель с антенной этой самой станции «Вишня». Миновать  обтекатель при выпрыгивании или выпадении из люка физически невозможно – воздушный поток отбрасывает прямо на него.

Поэтому, когда я перед полетом застенчиво поинтересовался, где мой парашют, бортинженер по-дружески посоветовал мне не заморачиваться  проблемами парашютного спорта. «Мы моряки – гордо – сказал он – мы не выпрыгиваем, как зеленые («зеленые» – это на авиа сленге морской авиации вся остальная  военная авиация), мы ныряем и плаваем!»

В правоте его слов я убедился еще когда влезал по лесенке в самолет – обтекатель антенны глыбой висел  сразу за люком. Окончательно всю иллюзорность спасения  с парашютом из передней кабины, где мне предстояло провести долгие часы полета, я осознал, когда рассмотрел  ее изнутри –  узкая, проход тесный, все заставлено аппаратурой.  Правда, между креслами пилотов имеется узкая, длиной в два метра самодвижущаяся дорожка, которая, по замыслу конструкторов, должна комфортно доставить пилотов к   люку для покидания самолета. Но и с первого взгляда видно, что это возможно скорее теоретически, если самолет летит строго горизонтально, если летчик лежит на дорожке ровненько вытянувшись вдоль дорожки, ни что ему не мешает и он спокойно ждет, когда дорожка довезет его до люка. В реальности же любая аварийная ситуация неизбежно связана с кренами, заваливаниями, вращениями самолета и сопутствующими перегрузками, которые валят, прижимают или отбрасывают пилотов от дорожки и от люка.

Представив себе картину, как во всем кавардаке падения шесть человек будут покидать машину через один люк, я осознал, что это нереально и окончательно успокоился. Но буду справедлив, все сказанное не относится к хвостовому стрелку и оператору «Вишни», которые сидят далеко в хвосте. Каждый в своей кабинке Их трудности оторванности от коллектива и утроенной порции болтанки компенсируются наличием отдельных люков и опрокидывающихся кресел, но они вылетают из своих тесных кабинок обратным кувырком через спину без особых затруднений. Поэтому, даже в мирное время, при катастрофах самолетов этого класса спасаются только они.   Ну, что же «Все в руце божьей»!

Фатализм – замечательная вещь, если разобраться, особенно, если он приходит через осознание, потому, что оно убирает инстинктивный страх и подсознательную надежду, воспитывает философское отношение к себе и к жизни  (в конце концов на дорогах народу гибнет в сотни раз больше) и человек начинает спокойно делать свое дело, не подавляя свои страхи сознанием героики ежедневного риска, а просто расставшись с ними.

Работа, если она главное в твоей жизни, она и есть работа. Неважно, где ты сидишь, в тесной кабине или в просторном кабинете. Рискнуть своей жизнью ради спасения жизней многих других людей, несомненно, подвиг. Но подвиг совершается один раз в жизни, а если ежедневно – это уже просто опасная работа. А опасных работ в жизни много. Поэтому не говорите пилотам военной авиации, что они герои – они  только усмехнутся – нет, они ежедневно делают тяжелую и опасную работу, которая часто стоит им жизни, поэтому они стараются делать ее как можно лучше.

Пока я делился с вами, читатели, своими  размышлениями, танкер обогнал нашего тяжелого «шмеля» и занял позицию по курсу и чуть выше, чтобы спутные газы реактивных двигателей танкера не бросали наш самолет вниз. Наш самолет начал медленно подтягиваться. Теперь говорят только командиры на УКВ частоте при прямой видимости. Короткие, спокойные реплики: «Выравниваем скорости», «Держи площадку», «Конус пошел», «Вижу».

Я нарушаю инструкцию – отстегиваюсь, поворачиваюсь на кресле, свешиваюсь вправо и смотрю. Дистанция между самолетами медленно, метр за метром, сокращается. В сверкающем хвостовом подбрюшье  танкера отрывается люк и из него выползает тяжелая воронка диаметром около метра, тянущая за собой блестящую змею толстого металлического шланга – это заправочный конус. Вот шланг вытянулся во всю длину, конус под напором обтекающего его воздуха заметно подрагивает и «гуляет», чуть уходя то влево, то вправо.

На носу нашего самолета есть штанга, которая со стороны похожа на большую пушку, – это заправочная штанга, которой наши пилоты должны   попасть в центр конуса. При точном попадании штанга фиксируется в конусе. У оператора-заправщика в танкере на пульте вспыхивает зеленая лампочка. Он немедленно нажимает кнопку насоса перекачки топлива и стрелка индикатора заправочного танка начинает медленно, очень медленно для него и для обоих командиров, уходить вправо.

Но это еще впереди. А пока наш самолет уже не метрами, а сантиметрами сокращает дистанцию между штангой и гуляющим конусом. Наступает тот самый реальный «момент истины» для определения мастерства пилотов, когда оценки выставляет сама жизнь. Погода не идеальная, но приемлемая. Оба самолета покачиваются, конус гуляет. Если пилот ошибется в определении дистанции и недотянет или промахнется, то останется без топлива, если перетянет и подставит нос самолета под колебания конуса, то носовую часть машины разнесет вдребезги с понятными последствиями для  всех нас.

Весь экипаж от штурмана в носу до стрелка в хвосте (и с переводчиком посредине) застыл и затих. Оба пилота вплотную притирают сто тонную махину к плавающему в струях воздуха пяточку конуса. Я вижу их напряженные спины, активно работающие локти и, наконец, слышу:

– Танкер, есть контакт, держи площадку.

Браво, брависсимо! Командир с первого раза попал  штангой (на сленге «папа») в конус (на сленге в «маму»), но расслабляться рано. Теперь надо не дать шлангу натянуться, а для этого пилотам обоих гигантских самолетов, несущихся в воздухе на высоте 6 тысяч метров со скоростью 800 километров,  нужно синхронно выдерживать одну скорость, парировать порывы ветра и не допускать рывков или провалов, чтобы не разорвать тонкую связывающую их нитку топливного шланга.

Операция длится 10 минут, которые  кажутся вечностью.

– Все, расстались, расходимся. Счастливо. Привет дому.

Пилоты попрощались. Танкер еще минуту  летит прежним курсом, вбирая в брюхо шланг с конусом, а потом с облегчением (в прямом и переносном смысле) резко уходит влево вверх и исчезает из виду. Мы отворачиваем  и уходим со снижением в правую сторону.

– Отлично, командир – выдыхает  штурман и я очень хорошо его понимаю – вся эта операция проходила фактически  у него над головой – выходим в океан.

– Экипаж, говорит командир, управление принимает второй пилот. Штурману искать корабли.  Переводчик, прощайся с ЦУП Захедан,  при подходе к району поиска попробуй установить связь с ЦУП Антананариву. ВСР в районе поиска установить связь с кораблями.

Экипаж  с облегчением расслабляется. Мы приняли 20 тонн топлива – максимальное количество, которое мог отдать танкер, чтобы долететь назад до авиабазы Энгельс, а нам обеспечить  часов 18 полета. Впереди у нас длинный пролет в район  юго-западной части Индийского океана. Командир, принявший на себя основную нагрузку при дозаправке,  будет отдыхать в кресле, второй пилот – вести самолет, а остальные  – заниматься своими прямыми обязанностями.  До северной границы района посадки  лететь по меньшей мере часа два-три  и у меня есть время рассказать вам, дорогие читатели, куда и зачем мы летим.

Итак, три дня назад 15 сентября 1968 года меня, моего друга Александра и еще двух слушателей с других курсов прямо с занятий срочно вызвали к начальнику Института генерал-полковнику Андрееву. В приемной по составу собравшихся стало понятно, что предстоит командировка с полетами в качестве борт-переводчиков. Все мы уже не единожды  «челночили» – летали на самолетах военно-транспортной авиации в арабские страны, прошли необходимую подготовку и приобрели некоторый опыт летающих переводчиков. Все выглядело достаточно обычно. Необычной была срочность и то, что группа состояла всего из трех человек – в «челноки» обычно готовили группы в минимум в два раза больше.

По команде дежурного секретаря вошли в большой темноватый кабинет. Стали в ряд. Андреев встал из-за стола, подошел, молча осмотрел каждого – он вообще был не очень разговорчив – вернулся за стол и сказал:

– Я вас всех знаю, поэтому отвечать за выполнение задания будете лично мне. Задание ответственное. Времени на дополнительную подготовку ни мне, ни вам руководство не дало. Готовность завтра утром. Детали узнаете на  месте.

Опять подошел к нам, пожал каждому руку, еще раз внимательно посмотрел каждому в лицо.

– Свободны.

Сам же остался стоять, пока мы не вышли – это был, ныне многими забытый, жест вежливости фронтовиков, жест уважения начальника к подчиненным,  уходящим на опасное задание. Так он провожал в командировки  всех борт-переводчиков, почему мы поняли и оценили потом, когда не все стали возвращаться назад, да и сами стали попадать в передряги. Старая школа!

Мы вышли озадаченные таинственностью и еще больше озадачились, когда прибыли под Вологду на базу в Кипелово, где между двух стен непроницаемого леса  уходили в бесконечность пропадая  из глаз две длиннейших бетонных полосы. На одной сверкал на ярком осеннем солнце ряд огромных серебристых  четырех моторных самолетов, а с другой один такой самолет взлетал. Через несколько часов в штаб базы три экипажа самолетов ТУ-95 РЦ были вызваны на получение полетного задания.

Как это было принято в строевых частях, сначала проинструктировали  младших по званию – то есть, нас, переводчиков в звании рядовых и в ранге слушателей Военного института иностранных языков, затем срочников и прапорщиков, затем младших офицеров, последними – командиров кораблей и вторых пилотов.

Общая задача для экипажей – вылететь в юго-восточную часть Индийского океана в расчетный район приводнения советского беспилотного космического аппарата (КА), который в настоящий момент летит к Луне. Для посадки КА подготовлены два района: основной в Казахстане, запасный – в Индийском океане. В случае использования запасного, нам – барражировать по границам  указанного квадрата  до момента приводнения  КА . Определить координаты точки. Сообщить их советским  поисковым кораблям, находящимся в этом квадрате, и обеспечить прикрытие КА с воздуха в случае попытки американских кораблей захватить его. По международному морскому праву захват возможен, если аппарат приводнится за пределами района океана, официально объявленного Советским правительством. Любой корабль, что подойдет первым,  может предъявить на него права – так называемый, «Морской приз». Скорее всего, это будут американские военные корабли с базы Диего Гарсия.

Быть в готовности, к тому, что попытка захвата может быть предпринята  и в пределах этого квадрата, если  советские корабли  не придут в точку первыми. В таком случае самолетам совершить облет чужих кораблей на низкой высоте (у летчиков это называется «показать звезды»). В радиосвязь с американскими кораблями вступать в случае крайней необходимости.

Задача переводчиков – обеспечить переговоры с наземными пунктами управления воздушным движением при пролетах над территориями иностранных государств. Переводить командиру и экипажу все запросы и указания этих пунктов, слушать эфир по маршруту с целью перехвата радио переговоров,  имеющих отношение к безопасности самолета и КА,  обеспечить переговоры с наземными службами иностранных аэродромов в случае аварийной посадки самолетов на чужой территории. Командирам воздушных судов (ВС) обеспечить условия для работы переводчиков в основной кабине самолетов и провести инструктажи на борту.

Здесь пытливому читателю, будет уместно напомнить, что в середине 1960-х годов прошлого века, в условия  космической гонки  с американцами к Луне, в Советском Союзе форсировано развивалась секретная программа «Л» (Луна), в рамках которой  вместо кораблей типа «Восток» был разработан космический аппарат (корабль) 7К-Л1 серии «Зонд». На  описываемый  момент советскому руководству уже стало ясно, что опередить американцев с высадкой на Луну не получится. Но можно было попытаться совершить «ассиметричный» ответ и  опередить их в облете Луны с детальным фотографированием поверхности. Для этой цели испытывался новый корабль 7К-Л1.

Собственно говоря, новым он не был – это была модификация уже имеющегося  и испытанного корабля 7К-ОК (орбитальный корабль) «Союз», рассчитанная на двух космонавтов, оснащенная новой системой звездной ориентации, усиленной теплозащитой, новой системой спасения экипажа на стартовом участке и на этапе выведения корабля на орбиту полета. Именно на стартовом участке полета происходило наибольшее количество отказов и аварий космических аппаратов.  Достаточно сказать, что из 15 кораблей этой серии, запущенных под именами «Космос» (военные) и «Зонд» (испытательные) 7 аппаратов потерпели аварии на стартовой площадке  и при  разгоне на низком участке для  вывода  на высокую орбиту.

Для приземления был определен основной район посадки на территории СССР и запасный в Индийском океане, лежащий по трассе спуска.

«Зонды» стартовали  с Байконура  и после облета Луны возвращались по траектории спуска со стороны Южного полюса  вдоль 60-го меридиана восточной долготы. По расчетам баллистиков  КА должен  попасть в посадочный коридор – узкую полоску атмосферы толщиной около 20 километров – точно в заданное время и приземлиться в Казахстане после тормозящих аэродинамических маневров на траектории. Однако для этого должен был совпасть целый ряд факторов: четкая работа системы ориентации, своевременное включение всех тормозных двигателей, выдерживание режима торможения, даже состояние атмосферы.

Космические аппараты этой серии входили в атмосферу на второй космической скорости, что грозило смертельно опасными перегрузками для экипажа при пилотируемом полете и для снижения посадочной скорости и перегрузок корабль должен был совершить в пределах заданного коридора два аэродинамических вертикальных маневра («нырка») в атмосфере и снизить скорость  до нужной именно над степями Казахстана. При этом, решающим фактором для маневра была точная работа системы ориентации, а с ней довольно часто были проблемы.

В случае отклонения спускаемого аппарата от оптимальной траектории он должен  аварийно приводниться  в запасном районе, растянутом вдоль 60-го меридиана  от района севернее Сейшельских остовов до северной оконечности острова Мадагаскар  эллипсом длиной  более 3 тысяч километров. По периметру этого района нам и предстояло патрулировать. Протяженность периметра  приблизительно ровнялась  перелету от Москвы до Камчатки. Внизу в океане по центральной линии этого района были растянуты советские поисково-спасательные корабли из состава  специально сформированной эскадры  поиска и подъема космических аппаратов. С ними  нам предстояло поддерживать связь и, в случае аварийной посадки, обнаружить аппарат, сообщить точку приводнения и отгонять непрошенных гостей.

В составе эскадры были корабли Академии наук СССР, военный корабль, танкеры и даже лесовозы. Всего порядка десяти судов. Растянутые редкой цепочкой  по огромной линии они имели не много шансов быстро поймать сигнал УКВ диапазона от парашютной антенны бортового маяка КА при входе в плотные слои атмосферы, а затем обнаружить небольшой металлический шар в океанских просторах  и быстро до него добраться. Радио-маяк должен был включиться на высоте 8 километров.

За бортом  давно было темно. Гул моторов  давно стал привычным фоном словно его и не было вовсе. Даже их взвывания  не отвлекали. Мне пришло в голову, что зря я их обидел  этим словом, скорее они  «взывают», требуя  к себе внимания. К кому? Конечно же, к борт- инженеру – он их заботливый отец. Вот он опять пошел смотреть на двигатели через бортовые оконца, хотя, что он там увидит?  За окном  непроницаемы мрак и только мгновенные вспышки навигационных огней на концах крыльев периодически выхватывают контуры крыла и двигателей.

Инженер чувствует, что  двигатели требуют внимания – они имеют на это полное право, благодаря им мы уже восемнадцать часов висим в на огромной высоте, на восемь километров ближе к небу. Мне остро захотелось посмотреть, как оно выглядит с этой высоты.

– Командир, говорит переводчик, в эфире чисто, до Мадагаскара еще далеко, можно подойти?  Хочу посмотреть на небо.

– Можно, иди.

Идти не далеко – пять, шесть шагов по спасательной дорожке, ведущей к люку, она вровень с полом. В пилотской части кабины, не так темно: белыми, зелеными  и желтыми огнями светятся циферблаты приборов, Причем, светятся они благодаря длинным   черным  трубкам фонарей специальной подсветки, которые закреплены на перегородке за спинками кресел пилотов и освещают приборные доски  короткими  прозрачными лучами фиолетового цвета.

Правый пилот дремлет, опустив руки на колени. Левый – командир, сложив руки на груди, посматривает то на приборы, то на голову штурмана, внизу, из-за которой ему немного виден зеленоватый экран навигационного локатора, то вглядывается в звездную темноту перед самолетом.

Штурвалы обоих пилотов двигаются синхронно, сами по себе, то подаваясь вперед, то слегка покачиваясь в стороны – самолетом управляет автопилот и штурвалы отрабатывают покачивания огромной машины.

– Нравится? Садись, курсант, пока инженер беседует с движками и смотри.

Я присаживаюсь на качельное сиденье борт-инженера между креслами пилотов, смотрю в небо и начинаю понимать почему и летчики и астрономы любят высокое ночное небо – это не небо, это- порог космоса. Привычные нам «звездочки» здесь скорее снежки, летящие в бесконечности, из ниоткуда в никуда. Часто космос  называют мертвым, холодным, чужим, но, странно, он выглядит живым – звезды мерцают, колеблются, перемигиваются, словно смотря на нас, переговариваются, обсуждают увиденное и одобрительно улыбаются.

Такой космос не кажется враждебным, напротив, он манит, зовет к себе. Все-таки, если Земля – наш дом, в стенах которого мы родились, то космос, не чужое, враждебное пространство, которого надо избегать или покорять, а скорее безбрежный внешний мир, где предстоит взрослеть, учиться  и  работать людям. К чему мы, собственно, и приступаем. Живая  игра белых, голубых, красноватых  огней и искр космоса уходит в бесконечную даль и обещает много нового, интересного, еще непознанного, но доступного для стремящегося к  их знаниям.

Так, наверное, ребенок, прижимаясь носом к холодному стеклу, смотрит из окна теплой квартиры на заснеженную улицу, где горят огни других окон, мигают светофоры, двигаются машины, люди. Это  продолжение его маленького мирка, еще недоступное, но не чужое, а свое, влекущее новым и непонятным, но которое так хочется понять.

Мои размышления прервал командир:

– Нравится, курсант?

– Я не курсант, а слушатель.

– Военный  и не курсант, а слушатель? Вы, что только слушаете, а экзамены не сдаете, диплом не получаете и служить не собираетесь? Странно.

– Это скорее традиция, товарищ командир, по статусу мы полностью приравнены к курсантам. Просто в военный институт иностранных языков Красной Армии – ВИИЯ КА, где мы учимся сейчас, при его образовании до войны принимали офицеров, уже имеющих военное образование, специально для изучения иностранных языков. Изучали по одному языку, в качестве  временно прикомандированных  и  по окончании  возвращались в свои части.

– То есть курсы повышения квалификации?

– Нет, курс – это очень узко и без получения диплома, а слушатель осваивает полную программу высшего специального образования и получает диплом второго высшего образования.

– И какое образование получаете вы в вашем ВИИЯ?

– Сразу два – среднее военное общевойсковое  и  высшее языковое по специальности «Военный переводчик» со знанием двух иностранных языков. Так, что можно и служить в армии и работать на гражданке.

– Хорошо…ну, а дальше? Где служить придется?

– Куда командование пошлет и там, где требуется хорошее знание военного перевода со всей прикладной спецификой, включая  вооружение и тактику  любого рода войск, будь то сухопутные войска, флот или, вот, авиация. А где-то потребуется знание истории, литературы, страноведения, языкознания.

– Что же, всему, выходит, учат?

– Всему, конечно, нет, но ВИИЯ, единственный ВУЗ в СССР, где учат очень многому и где за пять лет можно научиться хорошо владеть иностранными языками, познакомиться с культурой и историей изучаемых стран и много где побывать. Наш уровень страноведения традиционно считается лучшим не только у нас в стране, но и во всем мире. Это признанный факт. Поэтому наших выпускников можно встретить и в войсках, и в штабах, и на флоте на кораблях, и в экипажах самолетов, и во многих советских учреждениях за рубежом. Случается и в военных конфликтах участвовать.

– А в авиации, похоже, не первый раз?

– Да, не первый. До командировки к вам работал с военно-транспортной авиацией в арабских странах.

– Да, я вижу. Дело свое знаешь, держишься хорошо, лишних вопросов не задаешь и не жалуешься. Так держать, слушатель. Да?

– Есть, командир. Спасибо! Разрешите вернуться на свое место, скоро Мадагаскар.

– Давай, слушатель. Да, имей в виду: к Мадагаскару нам лететь не нужно, мы пролетаем много восточнее, мористее, как говорят моряки. Попробуй вызвать, не ответят – не беда, по плану полета мы в их район полетной информации не попадаем, но попробовать стоит.

Возвращаюсь на место и начинаю вызывать:

– Antananarivu Flight Control Center, this is Aeroflot 4524, radio check, radio check, how do you read me? Over.

В эфире обычные шорохи, разряды, трески, но ответа нет. Вообще в этой части Индийского океана проходит не много авиационных трасс, аэродромов нет, поэтому даже обычные реплики радиообмена не разрывают тишину эфира. После десятого вызова докладываю:

– Командир, это переводчик, Антананариву не отвечает,  даже несущая ЦУП не прослушивается.

– Ладно, мы все равно идем на разворот и уходим. Отметились и хорошо.

Значит, мы долетели до 13-го градуса  южной широты – южной границы запасного района посадки КА, теперь поворачиваем и пойдем вдоль южной границы огромного эллипса, потом вверх на север.

Летим. Летим. Летим.

– Экипаж, это командир, по времени спуск аппарата уже скоро, мы на границе района. Время близко к «Ч». Всем готовность. Штурман, смотреть горизонт. Переводчик, слушать эфир, ВСР, готовность связи  с кораблями.

Время «Ч» – это ожидаемое время входа космического аппарата в атмосферу, о входе нам должны доложить с корабля, на котором развернут морской командно-измерительный комплекс (КИК), принимающий телеметрию с аппарата.

Прошло около часа, самолет уже пролетел южную границу периметра района и повернул на север. Время «Ч» миновало, а сигнала от КИК не было и это было тревожным  признаком.  Штурман высказал  командиру предположение, что, вероятно, скоро сможем прямиком  лететь домой. Борт инженеру идея понравилась – топлива хватало. Перспектива скорее вернуться вместо того, чтобы  дальше кружить над океаном, оживила экипаж. Начался  обмен энергичными репликами.

Внезапно раздался доклад стрелка-радиста:

– Командир, вижу огненный след со снижением, снижается сзади нашим пеленгом, левее на одиннадцать.

Сообщение было одновременно и радостным – долетел-таки и мы не зря скоро сутки как в воздухе, но одновременно и тревожным – аварийная посадка. «Зонд-5» вошел в атмосферу, но в коридор явно не попадал. Даже по времени. В нормальном режиме посадки он должен пролететь над нами, а теперь шел со спины и  уходил из района вправо. Значит, нам надо разворачиваться  назад и уходить из заданного района влево, но это умозрительно. А куда? Где искать? Океан огромный.

Буквально через несколько секунд новый доклад ВСР:

– Командир, данные снизу от КИК: на аппарате сбой системы навигации, баллистики указывают расчетный район падения 32 – 65. Позже уточнят.

– У меня карты нет. Где же это?

Голос командира:

– Когда же эти головастики научаться делать нормальные системы навигации?  Штурман, определи точку и дай курс. Быстро. Правый пилот – идем на разворот.

Позже я узнал, что в марте этого же 1968 года предыдущий «Зонд-5А» так же на траектории спуска не попал в коридор снижения из-за отказа все той же системы звездной ориентации. Вместо управляемого спуска в район Казахстана вдоль 60-й параллели – по той же траектории со стороны Южного полушария, что и сегодня, «Зонд» полетел поперек континента с Запада и был взорван по команде с ЦУП над Гвинейским заливом. Резервного района посадки в Индийском океане еще не было, искать его было некому и он бы в лучшем случае утонул, а в худшем попал в чужие руки.

Наших кораблей в Индийском океане тогда тоже не было, а вот американский флот с базы на Диего Гарсия присутствовал  и спуски наших космических аппаратов отслеживал.

– Командир, говорит штурман, курс 155, юго-юго восток,  точка приземления  на удалении порядка 1000 км.

Ничего себе…это означало, что мы не только возвращаемся, но удаляемся еще почти на полторы тысячи  километров южнее границы запасного района или предельной южной точки нашего маршрута. Туда и обратно – это две  тысячи километров непредусмотренного расхода топлива. А теперь туда надо не только долететь, но еще покрутиться, чтобы найти. Не дай бог, там еще американцы окажутся поблизости.

Подобный расчет мгновенно произвел в уме каждый член экипажа. Топливо становилось самой важной темой, а ранее незаметный борт-инженер – очень важным персонажем.

– Спасибо, штурман. Инженер, докладывать запас топлива каждые двадцать минут. Радист и переводчик – переключиться на УКВ. Штурман, какой корабль ближе к точке и его удаление?

– Командир, крайний к точке – «Боровичи», удаление 300, идет курсом на точку.

Ситуация внезапно резко осложнилась. Второй  пилот сквозь зубы  вспомнил чью-то маму. Самолет круто разворачивался со снижением  и ложился  на новый курс, на который запас топлива предусмотрен не был. Снижение позволяло набрать скорость  без лишнего расхода топлива. Энергичность разворота, показала, что подумал при этом командир.

Переключение на УКВ требовалось для перехвата сигнала бортового маяка, приводнившегося аппарата, но услышать его мы могли только приблизившись на дальность от 200 километров.

Лететь еще далеко. Искать в темноте будем по пеленгу маяка. Интересно, когда тут рассветает?  Внезапно вспомнилась строчка из песни Высоцкого: «Мне б только увидеть рассвет».

Но ящик Пандоры уже раскрылся и неприятности  посыпались одна за другой:

– Командир, это борт инженер, топлива в обрез туда и обратно.

– Командир, это штурман, южнее точки локатор наблюдает чужой корабль на удалении 300 от точки. По отметке – класс  фрегат, наверняка американец, других тут нет.

– Экипаж,  говорит командир, аппарат приводнился. Идем искать. ВСР, первое – доложить об американце на КИК, второе –  идем сначала на точку, берем пеленг, потом на фрегат, третье – срочно связь с базой. Штурман – скорость фрегата? Инженер – запас топлива?

Из голоса командира исчезли все эмоции, это уже были команды  быстро действующего механизма, точно делающего свое дело. Время понеслось вскачь. Глазами я весь в шкале приемника УКВ, слухом в эфире, мысли о топливе и обо всем на свете исчезли.

– Есть!

Вскрикиваем одновременно с радистом. Маяк!

– Пеленг!

Это уже спокойней докладывает штурман. Нашли!

– Экипаж, это командир, ВСР – координаты  аппарата доложить  на КИК и на «Боровичи», срочно на базу: идем на перехват надводной цели, фрегат, американец, координаты. Топлива не хватит.  Штурман – данные курса на фрегат, быстро. Правый пилот – вправо 15, снижение до 2-х по пеленгу штурмана. Переводчик – внимание на частоты ВМС. Инженер – запас топлива каждые десять минут.

Команды следуют одна за другой. В ответ так же быстро: Есть, есть, есть, есть. Все молча и быстро выполняют свои обязанности – это то, для чего они работают, что они знают и умеют, что обязаны  профессионально выполнить при всех обстоятельствах, даже ценой своей жизни. Высокое слово Долг и простое слово Работа сливаются  здесь и сейчас в одно целое, вытесняют все  лишнее из сознания. Страха нет, но  вскипает азарт поединка. Надо успеть! Опередить! Оба корабля – наш и американский находятся приблизительно на одном удалении от приводнившегося аппарата, но «Боровичи» научное судно и по скорости не может тягаться с военным фрегатом.  Наше военное судно – крейсер «Дмитрий Пожарский  в составе группы разномастных кораблей, растянутой на несколько тысяч километров, находится слишком далеко – в центре района.

Выход очевиден – перехватить вражеский фрегат и задержать. Так же очевидно, что сделать это в сложившейся обстановке можем только мы и важность этой задачи, как венец всей грандиозной операции в масштабе всего глобуса, без сомнения, перевешивает наши проблемы.

Вперед. Как в песне поется: «делай свое дело, а слава тебя найдет».

Прочесываю частоты американских ВМС: молчит, молчит, молчит…есть несущая! Сигнала нет, но по мощности несущей ясно, что источник близко. Он! Оборачиваюсь, докладываю и замечаю, что за стеклами кабины пилотов черный бархат космоса  по левому борту бледнеет, превращаясь в серую замшу, а звезды  быстро уходят назад в глубины космоса. Рассвет в нашу пользу – мы сможем сфотографировать американский корабль и это будет подтверждением того факта, что мы первые  у советского аппарата.

– Командир, это штурман, фрегат в пределах видимости.

– Экипаж, говорит командир, приготовиться, показываем звезды.

«Показать звезды» на сленге советской стратегической авиации означает имитацию атаки на чужой корабль с целью показать, что он обнаружен, и заставить его снизить ход или остановиться. Далее следует два или три облета вокруг корабля для фотографирования  его бортового номера. Это очень опасный маневр потому, что требует снижения самолета до предельно низкой высоты над водой. При высокой волне и сильных порывах ветра – это смертельно опасно для огромного самолета.

Как будет действовать командир сейчас?  Самолет резко пошел вниз и начал входить в левый вираж.

– Переводчик, выходи на контакт и предупреди командира фрегата, что они замечены в закрытом районе посадки советского космического аппарата. Требуем не приближаться к аппарату.

– Есть, командир.

Выставляю на передатчике найденную частоту, сбрасываю маску, нажимаю тангенту:

– US Navy frigate Сaptain, US Navy frigate Сaptain, this is a warning message, I repeat this is a warning message, you are approaching restricted area of the Soviet space ship landing. Do not approach the space ship.   I repeat, do not approach the space ship. How do you read me?

Повторяю несколько раз. Мне не видно, что происходит внизу, чувствую только, что моторы взревели, самолет заложил второй вираж и меня приподняло над сиденьем. Значит имитируем атаку. Внутри все сжалось – услышали меня внизу или нет?

– Командир, это переводчик, ответа от фрегата нет.

– Командир, это штурман, фрегат сбросил ход.

Вот и ответ! Слава тебе, Господи! Ура – все вместе. Значит, все– таки меня услышали. С чувством «глубокого удовлетворения», как говорил Леонид Ильич, отваливаюсь от передатчика. Мы их «сделали»! Вот им «Морской приз»!

Но меня тут же вдавливает в низкую спинку сидения – самолет круто пошел вверх.

– ВСР – это командир, доложить на КИК и на базу: американский фрегат обнаружен и предупрежден и сбросил ход. Делаю три контрольных облета. Топлива на дальнейшие маневры нет. Жду указаний.

Делаем широкий круг. Один, второй. Пошли на третий.

– Командир, это ВСР, радиограмма с базы. Наверх доложено. Нам ложиться на обратный курс. Встречный танкер стартует из Энгельса.

Несколько минут спустя:

– Командир, это ВСР, с КИК снизу сообщают: нам спасибо и  докладывают, что корабли успевают к аппарату раньше американца.

– Отлично ВСР. Правый пилот, пошли на потолок. Инженер – докладывать запас топлива каждые 15 минут.

– Есть, командир. Есть, командир.

Азарт поединка постепенно спадает и ко всем возвращается тревожная мысль: топливо. Командир принял единственно правильное решение – для экономии топлива поднять самолет на максимально достижимую высоту – потолок. Это порядка тринадцати или четырнадцати тысяч метров. Там в разряженном воздухе сопротивление  ниже и двигатели работают с минимальным потреблением топлива.

– Командир, это ВСР, база сообщила, навстречу нам вышел танкер с Энгельса. Район дозаправки в районе Бирджента, Иран.

Летим в полном молчании. Час. Второй. Пошел третий. Запас топлива по внутренней связи не транслируется – только командиру. Что ж, понятно, экипаж не должен нервничать. Он и не нервничает, но напряжение растет и выдает его именно тишина – нет веселых реплик и шуток. И мне в голову посторонние мысли не лезут, как это было раньше. Не до истории и поэзии. Летим уже сутки. Внизу по-прежнему океан. До дома еще лететь и лететь.

Кислородные маски не снимаем. Есть не хочется, только пить. Состояние между сном и бодрствованием – и сна нет и сознание в полудреме. Пальцы в толстой перчатке  автоматически  медленно вращают верньер настройки частоты радиостанции. Уши слушают эфир. Сознание отстраненно фиксирует изредка прорывающиеся отрывочные реплики радиообмена. Скоро побережье Ирана. Там начинается граница полетной зоны Захедан. Французский язык, странно, что они тут делают? Ах, да, тут где-то над Индийским океаном проходят трассы «Эр Франс» на острова Океании, на Таити.

«На острове Таити, жил негр Тити Мити». Есть такая песенка.

Вдруг: « …this is Air India, request permission to change course due to weather condition over Zahdan. Over.”

Оп–ля! Сознание мгновенно отреагировало – над Захеданом что-то с погодой. Наш курс на Берджент, где у нас дозаправка, идет напрямую через Захедан. Этого нам еще не доставало!  Итак, тянем на соплях. Срочно доложить:

– Командир, это переводчик, пилот «Эр Индии сообщает о плохой погоде над Захеданом и просит изменить курс.

Тут командира прорывает:

– Да, что за проклятое место… Трах-тара-рах. Переводчик, спасибо. Подойдем ближе, запроси погоду у ЦУП Захедан. Что у них там творится?  Трах-тара-рах.

– ВСР, свяжись с танкером, где они? Сообщи  им  и  базе: у нас топлива на час полета. Срочно.

Связываюсь с ЦУП Захедан и запрашиваю вход в зону и погоду.

– Командир, это переводчик, ЦУП Захедан сообщает: над ними штормовая зона, высота  семь тысяч, ветер западный, скорость 14 узлов. Рекомендуют обходить восточнее через Пакистан.

– Им легко рекомендовать, а тут… ВСР, где черт, возьми танкер?

– Командир, это ВСР, танкер сообщает, что прошел Мешхед курсом на Захедан, штормовую зону видит, запрашивает наш маневр для поиска площадки и расчетную точку встречи.

– Какой маневр? Я же сказал – на маневры топлива нету. Обходить зону не могу. Идем прямо на фронт, я на потолке, снижаемся до восьми тысяч, площадка расчетно будет на тысячу метров выше купола фронта. Точка встречи по нашему курсу, высота восемь через 30 минут.

– Второму пилоту, до точки встречи максимально тянем на предельном потолке, снижаемся только при визуальном контакте.

– Инженер, запас топлива докладывать каждые пять минут.

Я молча посматриваю на часы, засекая время. Напряжение сковало плечи. Мысли скачут. Что дальше?  Впрочем, понятно, что. Возможно, вот эта шкала радиостанции передо мной – последнее, что я вижу в своей жизни. Нет, надо повернуться лицом к кабине пилотов и смотреть туда. Не спиной. Встретить лицом  все, что будет.

– Командир, это штурман, танкер в пределах видимости внизу по курсу, удаление десять километров. Можно переходить на УКВ.

– Есть штурман, понял.  Экипаж, говорит командир, пристегнуться, проверить парашюты, быть в готовности  действовать по инструкции. Идем на дозаправку, условия сложные.

Самолет резко пошел вниз, меня опять приподняло над сидением. Обернулся и что вижу? Оба пилота отстегнулись, сняли меховые куртки, кителя и остались в одних форменных рубашках, кислородные маски сняты. А, инструкция? Впрочем, да, инструкция реально касается только тех, кто в хвосте. Значит, и я могу отстегнуться и смотреть.

Самолет выровнялся и его начало болтать. Внезапно в поле зрения показался танкер, его тоже болтало. Ситуация никак не походила на первую дозаправку. То, что было там, теперь кажется чудной погодой.

Танкер приближался, качаясь как на волнах. Вот из нижней части фюзеляжа пополз наружу стыковочный конус, вытягивая шланг. Болтанка усилилась. По мере того как шланг вытягивался, конус начал раскачиваться как маятник с возрастающей  амплитудой. Как в него попасть штангой, если он летает из стороны в сторону, а наш самолет бросает вверх и вниз?

Спины пилотов напряглись, они подались вперед, плечи и локти заработали, как у боксеров в ближнем бою. Оба непроизвольно и синхронно наклонялись в сторону доворотов штурвалов, выправляя самолет и стараясь поймать летающий конус, и в тоже время не попасть под его удар.

Рубашки пилотов на спинах на глазах покрываются  темными пятнами пота. Выстрел штангой в конус… мимо! Ушла влево. Чуть назад, чтобы обратным ходом не задел штангу. Но назад – это вниз, самолет из-за еле заметного снижения скорости проваливается метра на три. Снова  вверх, снова вниз, левей, правей  и снова раз за разом качать стотонную машину, пытаясь поймать двухметровой заправочной штангой  на носу летающий круг диаметром около метра.

Порыв ветра подбрасывает  машину. Мимо. Опять порыв ветра. Мимо. Мимо. Спины у пилотов уже полностью мокрые, но поймать этот чертов конус надо. Не получится – нам одна дорога:  вниз на голые иранские горы.  Пилоты напряженными голосами обмениваются короткими репликами: «Чуть левей… вверх.. уходит, сдаем…так… теперь газу, нет, ушел гад,  ловим на обратном. Тянем…тянем, еще чуть. Есть! Танкер, держать площадку, …..держать…держать. Стоп, шланг натягивается. Сдай…Хорошо. Держать».

Внезапный поры ветра бросает самолет вправо и заправочный шланг между самолетами натягивается, как струна. Правый пилот вскрикивает:

– Командир, штанга согнулась!

Командир опять реагирует мгновенно:

– Танкер, у нас штанга согнулась, штатно не расцепимся. Аварийный отстрел по моей команде на счет «раз». Инженер, перекрыть подачу топлива. Готов? Танкер, готов? ………. Раз!

Я ничего не успеваю заметить, штангу мне не видно. Расстояние между самолетами  резко увеличивается. Шланг и конус исчезли  из поля зрения. Значит, полетели вниз на скалы Белуджистана. Будем надеяться не на чью-то голову. Нет, там пустые, голые, безлюдные горы. Разве  только кочевники набредут. Представляю, как они удивятся загадочной находке. Снова вспоминается фраза из песни Высоцкого: «Да не все то от Бога, что валится с неба». Вот уж, воистину! Прав поэт.

Только в этот момент я ощущаю как устал за эти минуты. Казалось, все длилось не больше минуты, а я устал. Устал, всего лишь наблюдая за, титанической, нет, героической  работой пилотов. А как устали они? Нечеловечески.

Пока я подбирал эпитеты. Командир снял мокрую рубашку и голый по пояс пил кофе из термоса, обессилено откинувшись в кресле. В кабине холодно, мы все в меховых куртках, а от него валит пар. Правый пилот, сменил рубашку и тоже достал термос. Интересно, что они скажут женам, вернувшись домой? Скорее всего, что слетали нормально, было жарко. Индийский океан, знаете ли. Там всегда жарко. Жены ничего не узнают и, наверное, правильно, главное, что вернулись. Жен летчиков не интересует важность и героика профессии их мужей. Она их пугает. Им важно одно – чтобы мужья возвращались живыми. В этом их правда.

– Инженер, отлично,  вовремя  перекрыл прием топлива. Сколько успели принять? Двенадцать? Дотянем, но опять по потолку.

Все молчали. А что обсуждать? Топливо взяли. Теперь долетим и это главное.

После  рутинной процедуры проводки самолета через советско- иранскую границу моя работа фактически завершилась. До базы лететь еще часа три, я, было, принялся за составление черновика отчета о своей работе. Вдруг кто-то положил руку на плечо. Оборачиваюсь – второй пилот. Он был без кислородной маски и, перекрывая гул моторов, прокричал мне в ухо:

– Переводчик, спасибо за работу. Командир сейчас он отдыхает, но приказал передать, что он  доволен.  Ты меня понял?

– Спасибо, товарищ капитан, я все понял.

Это был приятный сюрприз. Но, как оказалось не последний. Топлива из-за аварии было в обрез и на посадку самолет заходил на полосу по прямой, без обязательной «коробочки» над аэродромом. Все бы ничего, но  при этом я познакомился с посадкой «по-стратегически». Командир приказал  экипажу приготовиться к посадке. Я  про себя легкомысленно подивился – чего к ней после всего, что было, готовиться, не впервой, сядем.  Легкомыслие, как известно, наказуемо:   самолет практически рухнул с высоты  двенадцати тысяч метров до одной тысячи метров и резко перешел в горизонтальный полет с заходом на полосу.

Я задохнулся и потерял дар речи. Во время пикирования мой желудок подскочил вверх и почти оказался во рту, а челюсть непроизвольно отвисла до колен. Если бы в желудке хоть что-то было, то оно вылетело бы из меня вверх на три метра против ветра. Затем, когда самолет резко вышел из пикирования, все в долю секунды  повторилось в обратном порядке: челюсть со стуком захлопнулась, а желудок ухнул вниз, гораздо ниже, чем ему полагается висеть, и, опять, будь в нем содержимое, то оно с такой же скоростью вылетело с противоположной стороны.  Столь острого ощущения я не испытал за весь тридцати шести часовой полет.

Прилетели ночью. После посадки весь экипаж на автобусе повезли прямиком в столовую. Да будет вам известно, что летные столовые на военных базах работают круглосуточно потому, что летчики летают днем и ночью. В зале столов  двадцать, всех накрыты под закуску согласно меню:  хлеб, соль, горчица, само собой,  плюс  четыре варианта закуски: винегрет, холодная рыба, творог, овощной салат, плюс компот, фруктовые соки, печенье. Горячее первое и второе  приносят позже, опять же четыре варианта.

Мы ввалились в столовую, молча, еще оглушенные полетом, громко топая тяжелыми утепленными сапогами, в случайном порядке, но компактно  расселись за столы. Молча съели хлеб, потом закуски, выпили все, что стояло, съели печенье. Горячее что-то не несут. Пересели за соседний столики и  молча все повторили. Горячего все нет. Пересели за третий стол и в третий раз молча опустошили его. Тут раздался женский крик: «Стойте, мы же разогреваем горячее! Все уже готово, и первое и второе, подождите. Ведь вы только вошли!».

Я обернулся –  в дверях толпились официантки, повара и со страхом смотрели на нас. Мы оторвались от тарелок, подняли головы и они бросились назад на кухню. Видимо наш вид и  взгляды перепугали их. К нашему столу подбежала официантка с подносом горячего и спросила командира:

– Товарищ подполковник, что с вами со всеми случилось?

– Случилось то, дорогая, что экипаж не ел двое суток! Несите еще! Мы съедим все, что у вас есть и вас всех на сладкое!

– А разве этот курсант с красными погонами тоже член экипажа?

– А как же, конечно.

Затем командир громко, чтобы было слышно за всеми столами, спросил:

– Стратеги! Берем курсанта, нет – слушателя, в экипаж?

– Берем, командир. Берем. Берем.

Короче говоря, мы съели и первое и второе  один раз, повторили еще раз и запили соками с четвертого стола. Да здравствует стратегическая авиация на страх врагам! Победим везде и во всем!

Из нас уходил стресс и напряжение длинного и трудного полета – это понимали все и никто не удивлялся.  Мы ели, шутили, смеялись все вместе: командир в звании подполковника, второй пилот – капитан, инженер – майор, штурман – майор, стрелок радист срочной службы, я – слушатель. Мы выполнили задание, мы сделали американцев, мы долетели погоде назло. Мы живы. Мы вместе. Мы – экипаж!

В конце пиршества командир встал со стаканом компота в руке, за ним вскочил гремя стульями весь экипаж, включая – теперь с полным основанием, меня.

– Экипаж! Все сработали на ять! Спасибо!  А, ты, слушатель, гордись тем, что принят в экипаж стратегической авиации.

– Горжусь, командир!

Прошло много лет с того вечера, но я горжусь и сегодня. Горжусь и рассказываю детям и внукам, всем, кому могу, о прекрасных мужских профессиях летчиков стратегической авиации и летающих с ними военных переводчиков. О том, что, в экипаже, вместе, мы можем преодолеть все!

Share

Looking back

Наводя порядок в разделе Private, наткнулся на характерную “заметку на полях” двухлетней давности и поразился, сколько же воды утекло с тех пор. Татьяна писала что-то о моем несостоявшемся воссоединении с сыном. Недавно, кстати, я заметил, что он уничтожил свой аккаунт в Живом журнале. Молодец, давно нужно было это сделать! Может, он выздоравливает, наконец?..

Письмо Татьяны Пономаренко выбило из колеи. А колея ли это? Просто набор незаконченных и текущих дел, важность которых можно / нельзя сравнить с вопросами родства, преемственности, человеческих судеб и т.п.

– Чувака пора купать – воняет. Он об этом даже не догадывается, весело виляет хвостом и сыпет по всему дому свою местами поседевшую шерсть. Линять на старости лет стал неимоверно.
– Обсудить новые сайты с разработчиком Артемом. Он прислал идеи, нужно разобраться и прокомментировать.
– Продолжать давить на нерадивого разработчика Игоря, который ездит с молодой женой (он, правда, и сам молодой) в длинные уикенды, а дело (мое дело) стоит.
– Проанализировать состояние дел с имплантантами, коронками и пр. Боль утихла – после того, как вмешалась китайская тетка – доктор Ли из Northgate Williamette Dental, на самом деле суперспециалист по root canal, PhD. За 63 года жизни ни разу не видел, чтоб мне пломбировали зуб, глядя в микроскоп. Перед этим у меня в первый раз в жизни делали радиографию нескольких зубов в клинике доктора с латиноамериканским именем, немецкой фамилией и неамериканским подходом к жизни. Напоминает заботливого и грамотного участкового врача из СССР.
– Обсудить замену линолиума на кафельный пол в кухне (только что приходил мастер и все обсудили). Готовь, Вадюша 3-4 штуки.
– Продолжить изучение (восстановление) французского языка в преддверии поездки в Европу следующим летом.
– Продолжить чтение книжек по синдрому Аспергера – хотя по идее, читать их должна сама Машка. Официальный диагноз до сих пор не поставлен, а она в упорном отказе. Для нее само слово AS – ругательное. Как «алкоголизм» в СССР.
– Разобраться, наконец, какую систему купить и установить в лексусе для того, чтобы можно было совокупить iPod с системой Mark Levinson. И тащиться (таскаться ?) от 2500 музыкальных произведений сразу. Официально Лексус не разрешит подключить ни одну из них. Подключай, но тогда забудь про гарантию.

Через два года:
– Чувак так же виляет хвостом и воняет;
– Артем исчез (перестал отвечать) вместе с задатком в 1000 долларов. Главный сайт я доделал с другим разработчиком, а этот (zima.net) разработал и администрирую сам с помощью WordPress;
– Игорь не исчез, я сам прекратил с ним общаться. 500 дол задатка списал в счет старой дружбы;
– проблемы с имплантами-коронками и т.д. отпали. Как и челюсть, в которой они торчали. Теперь на ее месте титановая пластина и кусок мой малой берцовой кости. Никаких зубов или протезов пока там нет…
– кухню в линнвудском доме украшает кафельный пол, но я там больше не живу;
– изучение (восстановление) французского языка отложено до лучших времен, билеты в Европу пришлось сдать, т.к. нужно было делать операцию;
– книжки про Аспергер дочитал до половины и отнес в гараж. Мария по-прежнему в отказе, несмотря на официальный диагноз АС. Она продолжает наблюдаться у психиатра, но со мной на серьезные темы говорить по-прежнему не желает;
– систему для подключения iPod к “лексусу” установил, а через неделю продал вместе с лексусом. Получается, что выбросил 250 долларов на ветер. В новом Гранде, айпод работает с заводским штекером.

Share